— Какой из меня хормейстер? Мне еще в детстве медведь на ухо наступил.

— Врет он, товарищ капитан-лейтенант. Он недавно такие рулады выводил. До-ре-ми-донт! — Я постарался воспроизвести это голосом Наташи.

Игорь из-за спины замполита показал мне кулак. Ах вот как? Это своему-то отцу-командиру?! Я тебя научу субординации.

— Есть еще одно обстоятельство, товарищ капитан-лейтенант. Афродита-то как раз с рыбоконсервного. Кажется, я делаю запрещенный удар — ниже пояса.

— Да ну? Мы ей персональное приглашение пошлем. Как ее фамилия?

Игорь испуганно замотал головой. Но я решил не щадить его:

— Панова Н. И. Разделочница.

— Запомню. А вы, Пахомов, не бойтесь. Тут главное — организовать. Привлечь как можно больше людей, обеспечить явку на спевки, а по музыкальной части старшина первой статьи Смирнов руководить будет. Значит, договорились. С сегодняшнего вечера начнем. С двадцати одного часа до двадцати двух. Командиры рот знают об этом. К восемнадцати дайте мне список всех участников.

— Я тебе это еще припомню, — сказал Игорь, когда замполит ушел. — Зачем было фамилию называть?

— Да ведь он это шутя — насчет персонального приглашения.

Но оказалось, что замполит не шутил. Когда автобус с шефами подъехал к клубу, я сразу увидел Наташу. Она же скользнула по мне рассеянным взглядом и не узнала. Не мудрено — мы виделись один раз, а сейчас тут все были похожи друг на друга, Игорь был за сценой, и я испугался, что они не встретятся.

— Здравствуйте, Наташа!

— Здравствуйте! — удивленно ответила она. Наконец узнала: — Ах, это вы. Я здесь впервые и никак не думала встретить знакомых.

Она оглянулась, и я понял, что ей хочется спросить об Игоре.

— А приятель мой занят, он руководит хором. Знаете, у него выдающиеся музыкальные способности. До-ре-ми-донт. Между прочим, его зовут Игорем.

— Ну что же, посмотрим, чем еще блеснет ваш приятель.

Мы пошли в клуб. Я слышал, как Маслов за моей спиной сказал:

— Видали, «комод» наш уже сориентировался. Девочка что надо.

Наташа чуть заметно улыбнулась. Я осторожно взял ее под руку, и мы гордо прошествовали в первый ряд. Замполит пригласил Наташу в президиум, но она отказалась:

— Я лучше тут посижу. Можно?

— Пожалуйста. — Протасов отошел.

Я заметил, что Игорь из-за занавеса поглядывает на нас. Сначала просунулась вся его голова, потом остался в щели только один нос. Я небрежно закинул ногу на ногу и положил руку на спинку стула, на котором сидела Наташа. Она удивленно вскинула брови, хотела снять мою руку, но я предупредил:

— Спокойно. Он смотрит из-за занавеса. Давайте возбуждать мелкую зависть.

— Давайте, — весело согласилась она и даже прислонилась головой к моему плечу.

Нос исчез. Представляю, какая сейчас рожа у Игоря!

— Кажется, мне сегодня попадет, — сказал я.

— А мне?

— Вас бить не будут. Благородный рыцарь не так воспитан.

— Что-то я не заметила насчет воспитания.

— Напущает.

— Я тоже так думаю.

— А вообще он хороший парень.

— Вы думаете, нужны рекомендации?

— Пожалуй, нет. Он к вам в домработницы не нанимается. Разберетесь сами. Если захотите. Насчет выдающихся музыкальных способностей я несколько преувеличил.

— Что еще вы преувеличили?

— Больше ничего. Игорь отличный парень.

— Как это благородно с вашей стороны! Очевидно, у вас есть девушка.

— Есть. Все билеты на дневной сеанс проданы.

— А я и не претендую, — рассмеялась Наташа. — Странные вы ребята.

— Все или только мы? Уточните.

— Вы, вместе со своим Игорем.

Раздвинулся занавес, президиум занял свои места. Протасов открыл вечер и дал слово представителю комбината. Тот поприветствовал нас и изложил небольшой отчет о работе комбината. Когда перечислял фамилии ударников коммунистического труда, назвал и Наташу Панову. При этом она покраснела. Я только посмотрел на нее, но ничего не сказал. Просто не знаю, что говорить в таких случаях, чтобы не смущать человека еще больше.

Потом говорили вперемежку и наши и комбинатовские. Речи были несколько скучноватыми, но короткими. Торжественная часть заняла всего минут тридцать, и концерт начали без перерыва. Оказывается, калининградцы привезли и свою самодеятельность, поэтому наш хор решили не выпускать. Игорь сел во втором ряду чуть левее нас. Он подавал мне какие-то знаки. Я понял, что должен уступить ему место и собрался уйти, но Наташа сказала:

— Сидите. Я видела всю эту сигнализацию.

Что мне оставалось делать?

Концерт шел довольно неплохо. Особенно удивил меня старшина первой статьи Смирнов. Вот уж никак не думал, что он так хорошо играет на рояле и даже сам сочиняет музыку. Особенно всем понравилась «Песня о море» на слова балтийского поэта Игоря Пантюхова. Смирнову долго аплодировали и вызывали на «бис», по он больше не вышел.

Когда концерт окончился, Игорь подошел к нам и робко поздоровался с Наташей. Я его вообще не узнавал, он был воплощением скромности и воспитанности.

— Я надеюсь, вы простите мне мою развязность, которую я допустил в прошлый раз? — галантно извинился он.

— Прощаю, — великодушно согласилась Наташа. — Заодно и вашу рекламную деятельность. Хотя могли бы повесить свой опус на доске объявлений, а не под вывеской института.

— К сожалению, сам я не мог выбраться в Калининград и попросил одного знакомого повесить на самом видном месте. Видимо, он перестарался.

— Пойдемте потанцуем? — предложил я.

Игорь наградил меня благодарным взглядом. Я так и не научился танцевать. Впрочем, не один я, многие наши ребята подпирали стенку, смущенно отводя взгляды от стайки девушек с комбината.

Я вспомнил наш выпускной бал, Антошу — белую и быструю, как метель. Где она сейчас? Здесь еще тепло, а на Урале в эту пору уже начинаются заморозки. Каково сейчас жить в палатке! А вдруг она простудится, заболеет? Кто ей поможет? Не нравится мне эта ее компаньонка Ксения Александровна. И еще этот Сабанеев. Зачем таких держат в экспедиции? И начальник — хам. Вообще Антоше не повезло. Может, ей все бросить и пойти учиться? А потом, когда я вернусь, вместе отправимся в экспедицию. Куда-нибудь подальше, скажем, на Чукотку.

Матросы с кораблей увольняются в город. Идут к КПП веселые, возбужденные. Вот двое заглянули в окно клуба.

— Что там? — спросил один.

— Салажня веселится. Может, зайдем?

— Пошли лучше в город.

— Принято. Но сначала зайдем на почту.

А что, если их попросить?

— Простите, я слышал, вы собираетесь на почту. Вас не затруднит отправить мою телеграмму?

— А почему бы и нет? Давай.

Ручка у меня с собой, а бумаги под рукой не оказалось.

Матрос вынул пачку папирос.

— Пиши на коробке.

Я написал адрес и текст: «Телеграфируй здоровье волнуюсь Костя».

— Только, пожалуйста, не забудьте. Вот деньги. — Я протянул рубль.

— У меня нет сдачи. Ладно, бери свой рубль обратно, будешь должником.

— Нет, вы возьмите, — настаивал я.

Матрос усмехнулся и сказал приятелю:

— Боится, что не отправлю. Ох уж эти мне салажата!

Нам с Игорем опять повезло, нас назначили на один корабль. Правда, в разные боевые части: меня в штурманскую — учеником рулевого, а его в боцманскую команду. Жить мы стали тоже в разных кубриках: я в носовом, вместе с рулевыми и штурманскими электриками, а Игорь — в кормовом. Но встречались мы каждый день по нескольку раз, несмотря на большую занятость.

Корабельная жизнь не похожа ни на какую другую.

Колокола громкого боя звонят так пронзительно, что мертвый проснется.

— Команде вставать, койки вязать! — орет над ухом динамик.

Мы спим на стационарных кроватях; коек из парусины, которые надо связывать и выносить на верхнюю палубу в специальные коечные сетки, на кораблях нет чуть ли не со времен парусного флота, а команду подают. Вообще на флоте поразительно живучи традиции. И что самое удивительное: никто не считает это консерватизмом. Наоборот, мы благоговеем перед всякого рода флотскими ритуалами, надобность в которых отпала давным-давно. Может быть, потому, что от всего этого веет романтикой Гангута и Синопа, абордажей и схваток с корсарами.