Первые известные славянские имена относятся к VI-VII вв Это преимущественно двучленные имена вождей со вторым компонентом «гаст» или «мир». Славянским Ардегастам, Келагастам, Оногастам и т.п. находятся многочисленные параллели в кельтских языках, из которых эти имена объясняются и этимологически[462]. Аналогичные имена были в то же время распространены и у франков, и даже А. Бах, готовый объяснить все европейские имена и топонимы из германских языков, в данном случае не мог ничего предложить[463].
У славян развитие именослова сдерживалось прочностью общины, а также слабой предрасположенностью к мистике, которая побуждала вкладывать магическии смысл в сами имена. Длительное время имена-титулы - Святослав, Ярополк, Владимир и т.п. даются только представителям княжеских семей и являются как бы династическими[464]. Дружинники довольствуются простыми собственными или заимствованными именами, а у крестьян имена долго вообще не имели различительного значения. В XII-XIII вв. немецкое духовенство запрещало обращенным в христианство балтийским славянам принимать одно и то же имя (в частности имя Иван)[465]. В России XVII-XIX вв. одни и те же имена уживались в одной семье, вроде «Ивашко большой, середней Ивашко, третей Ивашко». У польского хрониста Яна Длугоша было десять братьев с тем же самым именем. Одноименность сохранялась и у простонародья Германии[466]. Да и у аристократии она заметно проявлялась. Так, в 1171 г. на рождественском пиру в городе Байо (Северная Франция) собралось 117 Вильгельмов[467].
Как и в Риме, женские имена у славян чрезвычайно редки, и обычно в них проявляется воздействие неславянской традиции (Рогнедь, Малфредь, Эстредь), либо женский вариант княжеского имени-титула. От X в. сохранилось одно такое имя: Передъслава - дочь или племянница Игоря и Передъслава - дочь Владимира Святославича. В данном случае, возможно, проявляется как раз мистический мотив: рождение девочки предвещает славу будущего мужского потомства. Даже в XII в. знатные женщины именовались либо по отцу («Ярославна»), либо по мужу («Глебовая» и т. п.). Видимо, такого же происхождения имя матери Владимира Малуши (от отца Малъко). Исследовательница именослова новгородских берестяных грамот поразилась, что во всем их наборе имен нет «ни одного нехристианского женского имени»[468]. Имена же, данные при крещении, долгое время в быту не употреблялись.
В работах германских филологов и даже у многих негерманских авторов ярко выражена тенденция приписать германское происхождение подавляющему большинству европейских имен только на том основании, что они встречаются на территории, именуемой «Германией». Выше говорилось об иной природе имен винилов, вандалов, ругов и некоторых других племен «венетской» («виндальской») группы. О готах сам Иордан говорит, что имена их по большей части «гуннские». Собственно германские имена распространяются на территории Германии и Скандинавии уже в основном после Великого переселения. Но и в это время, наряду с собственно германскими, в еще большей мере сохраняются имена традиционные. На германской почве они иногда переосмысливались. Чаще же они изменялись под пером позднейших авторов. Ф. И. Моне приводил примеры того, как может быть искажено и переосмыслено содержание слова при переходе его, в частности, из кельтского в германский язык. Так, ясное кельтское Ricdag - «хороший вождь», «добрый король» - превратилось на немецкой почве в Regentag (соединение слов «дождь» и «день»)[469]. Много аналогичных примеров приводит Г. Балов, критикуя германские ономастические труды А. Баха[470]. Гельмольд в XII в. не понимал уже, что означало имя короля данов Горма (899-936). Он его смешивал с немецким Worm - «червь», и обыгрывал это объяснение: («ворм, самый жестокий... из червей»)[471]. Между тем это кельтское имя, означающее «знатный»[472]. Оно показывает, кстати, что на территории Дании кельтская речь еще долго сохранялась: у большинства индоевропейских народов имена правителей и дружинников носили возвышающий смысл, отрицательным же могло быть лишь прозвище, данное со стороны.
От IX-X вв. истории Руси источники донесли около сотни имен, большая часть которых перечисляется в названных договорах. Кстати, последние и наиболее ценны, так как имена донесены в записи, а не в устной традиции. Записывали их, следовательно, так, как их произносили сами носители имен. К тому же многие из них позднее не повторялись. Учитывая довольно распространенную закономерность повторять в роду одни и те же имена (обычно старший внук воспроизводил имя деда), следует думать, что либо носители этих имен не оставили потомства, либо они позднее были «переведены» на славянский язык.
Имеется две группы материалов, которые следовало бы сопоставить с древнерусской антропонимией: это топонимика и языческий пантеон богов. В топонимике Поднепровья, помимо славянского пласта, выявляются иранский, тюркский, балтский, в небольшой степени фракийский и, что особенно примечательно, - иллирийский и вообще западнобалканский[473]. Именно из тех мест, как сказано выше, летописец выводил полян-русь. Германизмы единичны и не бесспорны. Даже в Крыму, где готы дожили до Средневековья, заметнее следы древней индоарийской топонимики, выявленной О.Н.Трубачевым.
Языческий пантеон богов, устроенный Владимиром, также ясно свидетельствует о разных культурных традициях и разноэтничности Руси эпохи складывания государственности. Но и здесь сколько-нибудь заметных германских следов нет. Главные боги русской дружины и купечества - Перун и Велес у германцев неизвестны. И, как было отмечено выше, в киевских могильниках (трупоположениях) выявляется «разительное отличие древних киевлян от германцев»[474].
Таким образом, германо-норманистская интерпретация древнерусских имен противоречит другим материалам, характеризующим облик и верования социальных верхов Киева и указывающим на разноэтничность населения Поднепровья. Да и сама интерпретация имен недалеко продвинулась со времени Г. 3. Байера. Отыскание приблизительных параллелей обычно считается достаточным для доказательства норманского происхождения имени, хотя эти имена не имеют в германских языках, как заметил еще М.В.Ломоносов, «никакого знаменования». При этом даже не ставится вопрос: а откуда эти непонятные имена попали к германцам? Между тем параллели, и подчас с ясным значением, отыскиваются в других языках.
Собственно славянских имен в языческой Руси немного. В договоре Игоря таковые носят члены княжеской семьи (Святослав, Володислав, Передъслава) и только несколько послов и купцов. Достаточно широко известно славянское имя Воико, параллели которому находятся в разных областях. В Болгарии известно имя Клек[475]. По форме образования славянскими являются имена Синко и Сфиръко. Этимологически они могут восходить и к другим языкам. Первое имеет параллель в болгарском именослове, где его понимают как вариант от имени Симеон[476]. Возможна в этом случае и связь с именем Синеус, о чем будет сказано ниже. Второе имя может восходить к семитским корням связываясь с хазарским влиянием.
В литературе обращалось внимание на наличие в древнерусском именослове иранских имен. Таковы женское Сфандра, мужские Прастен, Фроутан[477]. Традиционные иранские имена - женское Эсфанд и мужское Эсфандар происходят от «Эсфанд» - двенадцатый месяц года (у иранцев имена часто давались по датам календаря). В договоре имя производится от мужского варианта, в чем может сказываться славянское влияние. Имя Фроутан в иранском означает «скромный» и т. п. Для имени Прастен, трижды повторяющемся в договоре, возможна и кельтская параллель[478]. В иранском именослове находит аналог и имя договора Алвад (в иранском Алвад или Арванд), со многими возможными значениями. Возможно объяснение имени и из уэльского (кельтского) allwedd - главный, ведущий. Такого рода двоякое объяснение возможно и для имени договора Мутур. Оно может сближаться с иранским Мохтар (старший, высший) и с шотландским Muter. Само имя Олег созвучно иранскому Халег (творец, создатель).
