Житие Стефана Сурожского, в котором упоминается о нападении русов на Сурож в конце VIII или начале IX вв., дошло лишь в славянском списке XV в. и краткой греческой редакции. Однако и в нем Васильевский выявляет древнюю историческую основу. Кое-что в этом плане может дать и имя предводителя русов: Бравалин. Его трудно было выдумать русскому автору, поскольку оно ничего не значит в славянских языках, как, впрочем, и в германских. Тем не менее оно имеет параллели и, видимо, объяснение на дальнем северо-западе Европы. Согласно Саксону Грамматику, в 786 г. произошла Бравалльская битва (по названию местности Бравалла) между датчанами и фризами. Имя «Бравалин» может означать либо выходца из Браваллы, либо участника этой битвы. Аналогичные имена (в том числе возникшие от топонимов) имеются в Северной Франции[247]. Бравалин, таким образом, оказывается выходцем с северо-запада. Кстати, в русских редакциях жития он и называется князем «Новгородским».
Никем не оспаривается подлинность двух посланий патриарха Фотия (860 и 867). Первое было адресовано населению Константинополя, осажденному русами. Патриарх подчеркивает «второсортность» неприятеля: «О город, царь едва не всей вселенной! Какое воинство ругается над тобою, как над рабою? Необученное и набранное из рабов... Те, которых усмиряла самая молва о ромеях, те подняли оружие противу их державы». До нападения на Константинополь это был «народ, считаемый наравне с рабами». С другой стороны, в послании имеется намек на предшествующие контакты с русами: «Эти варвары справедливо рассвирепели за умерщвление их соплеменников и справедливо требовали кары»[248].
«Окружное послание» Фотия 867 г. определенно свидетельствует о возвышении какого-то местного народа: «Народ, столь часто многими превозносимый и превосходящий все другие народы своей жестокостью и кровожадностью, т. е. россы, которые, покорив окрестные народы, возгордились и, имея о себе весьма высокое мнение, подняли оружие на Римскую державу, теперь и сами переложили нечестивое языческое суеверие на чистую и непорочную христианскую веру и, приняв епископа и пастыря, ведут себя как преданные сыны и друзья, хотя незадолго перед этим тревожили нас своими разбоями и учинили великое злодеяние»[249].
«Окружное послание» патриарха епископам - официальный документ, свидетельствующий об утверждении «русской» епархии. Эта епархия неизменно упоминается в церковных уставах византийских императоров, по крайней мере, с Льва VI (886-912), занимая 61 место в перечне[250]. Позднее она становится архиепископством. В отличие от Киевской Руси, эта «Росия» попадает в конце концов под власть Константинополя. В договоре между Византией и Генуей 1169 г. генуэзским кораблям разрешается торговать по всем владениям Византии, но для посещения Росии и Матрахи (Тмутаракани) требовалось особое разрешение[251]. Росия здесь отделена и от Тмутаракани. На основе ряда упоминаний есть основания отождествлять Росию с Боспором, т. е. городом, расположенным на территории нынешней Керчи[252].
Как известно, византийские авторы довольно последовательно называют Русь (Рос) таврами, тавроскифами, иногда скифами. Очень часто такое обозначение в литературе воспринимается как отражение только книжной традиции. Между тем сами византийцы имели в виду реальные этнические признаки. Так, у хронистов Скилицы и Кедрина в связи с событиями середины XI в. сообщается, что «на все, находящееся внутри Эвксинского понта, и на все его побережье нападал русский флот (народ же рос - скифский, живущий у северного Тавра, дикий и грубый), и на самый царствующий град навлекли они страшную опасность»[253]. Автор IX в. Никита Пафлагонский, имея в виду русь, пишет, что «скифы с северных берегов Черного моря приходят в Амастриду вести торговые дела»[254]. С. Гедеонов отметил преемственность византийской историографической традиции: под названием тавры или тавроскифы «разумеются обитатели Крымского полуострова»[255]. Это понимание в полной мере относится и к руси, отождествленной с таврами или тавроскифами во многих памятниках Х-ХII вв. При этом у упомянутого выше Манасии скифы (видимо, болгары и славяне) VII в. отличаются от «неистовых тавроскифов»[256].
Показания византийских и восточных источников столь определенны, что даже такой осторожный исследователь, как А. Н. Насонов, считал вопрос совершенно ясным. «Не подлежит сомнению, - заметил он, - что в IX в. как у византийцев, так и у арабов с представлением о «руссах» связывалось представление о Тавриде: руссов они представляли себе обитателями Тавра»[257]. Здесь можно только сделать оговорку: восточные авторы обычно смешивают причерноморскую и салтовскую «Русь», заезжая часто и в Прибалтику, а византийцы говорят почти исключительно о «таврических» русах. К выводу о существовании Руси в Крыму пришел также Д. Л. Талис, принимающий в общем мнение Березовца о ее салтовской природе. Поскольку салтовская культура погибает в начале X в., автор этим временем склонен датировать и гибель Причерноморской Руси[258]. Но такому заключению противоречит то же «Слово о полку Игореве». Поэтому выводы автора необязательны как в отношении этнической атрибуции, так и времени окончательной гибели русского этнического образования в Крыму и Тмутаракани.
Еще в XIX в. было обращено внимание на топонимы с корнем «рос» в Крыму и Приазовье. Шахматов посвятил специальное исследование встречающимся в каталонских и итальянских портоланах XIII-XVI вв. топонимам Россофар и Варанголимен[259]. Он указал и на ряд других топонимов с корнем «рос», хотя данный топоним склонен был выводить из итальянского rosso - «красный» и объяснял как «Красный маяк»[260]. Талис основательно усомнился в надежности и логичности такого объяснения, поскольку другие аналогичные топонимы, включая Варанголимен, имеют явно этническое значение[261]. Новое прочтение этим топонимам дал О. Н. Трубачев. Так, сочетание Ross Таг он объяснил из древнеиндийского (индоарийского) как «светлый берег»[262]. Автору важно подчеркнуть, что известное объяснение имени «роксаланы» как «светлые аланы» ведет в действительности не к иранскому, а к древнеиндийскому языку. Для этнической атрибуции причерноморских росов вывод чрезвычайно важный. Но в данном случае все-таки речь может идти и о «росском береге».
Как было отмечено, Масуди именовал Черное море «Русским». Так же его именуют Идриси и Димашки. «Русским» это море называет и Начальная летопись. А. В. Соловьев называет еще целый ряд источников, также именующих его «Русским». Среди них один русский (описание Константинополя архиепископом новгородским Антонием), два французских (XII-XIII вв.), еврейский (XII в.), три немецких (Еккехард, Анналист Саксон и Гельмольд)[263]. Поистине международное признание Черного моря «Русским» - важное свидетельство в пользу существования Причерноморской Руси. Название это идет не от славян. Летописец лишь один раз замечает, что море «словет Руское», но предпочитает именовать его по-гречески «Понтом». Он не понимает ни значения, ни условий возникновения имени, унаследованного вместе с именем «Русь».
А. В. Соловьев не учел еще нескольких источников, в которых упоминается «Русское море». Это упомянутые выше ирландские саги[264]. Правда, там оно называется Маге Ruad. Но это тоже обозначение «красного» цвета, как и славянское «чермный».
У восточных авторов (в частности Масуди и Идриси) упоминается также «Русская река», под которой обычно разумеют Дон с Северским Донцом[265]. В этом названии, очевидно, отражается чисто этническое начало. И называется река так либо потому, что по ее берегам проживали русы (салтовская культура), либо потому, что река служила путем, которым чаще всего пользовались русы в своих походах и передвижениях. Что же касается названия «Русское море», то оно изначально, возможно, и не связывалось с этническим определением: «красное» - значит «красивое». Так его, между прочим, могли называть переселенцы с холодного севера. И в таком случае название может принадлежать тем переселенцам, которые знали и какое-то иное море.
