Этих примеров, по-видимому, достаточно, чтобы проиллюстрировать эпистемологию шведской «гипербориады», существо которой сводится к тому, что материал чужой истории подгоняется к своей собственной и осваивается на ее территории. Задерживаться на этом едва ли стоит, поскольку творческая деятельность О. Рудбека уже получила оценку в шведской историографии. По заключению Ю. Свеннунга, шовинистические причуды человеческой фантазии Олаус Рудбек довел до вершин нелепости[25].
Тем не менее приведенные выдержки из работы О. Рудбека получают поразительные соответствия в историографии Древней Руси. Так же как О. Рудбек упрекал Диодора, современные норманисты упрекают древнерусских летописцев в незнании скандинавского языка и неверной передаче непонятных им «скандинавских» слов, существующих порой лишь в воображении современных наследников шведской «гипербориады». В их трудах легко узнаваемы и вера в скандинавское происхождение древнерусских топонимов, этнонимов и антропонимов, и метод «доказательства» их скандинавской этимологии[26].
И это сходство неслучайно, ибо обусловлено прямой генетической зависимостью от взглядов О. Рудбека. Как уже отмечалось выше, «причудами фантазии» О. Рудбека предкам шведов, готам и свеям, была приписана основополагающая роль и в греко-римской, и в русской истории. Имя свеев с равной легкостью переносилось и на древних гипербореев, и в русскую историю. Толкуя Геродота, О. Рудбек писал, что шведы - это скифы, которые покоряли славян и обращали их в рабство. Согласно О. Рудбеку, при жизни Александра Македонского Один и его потомки властвовали над большинством земель вокруг Черного моря, а впоследствии власть перешла к готско-шведскому королю Германариху. Уже тогда «шведские волки» беспрепятственно бороздили Балтийское, Черное и Средиземное моря вплоть до Спарты[27].
Вспоминать об этом приходится постольку, поскольку именно к О. Рудбеку и восходят многие постулируемые нынешними норманистами идеи, в частности, отстаиваемое ими толкование происхождения имени варягов, которое традиционно возводится к Г. 3. Байеру. Стараясь доказать шведское происхождение варягов, Г. 3. Байер утверждал, что «Скандия от некоторых называется Вергион» и «оное значит остров волков... что в древнем языке не всегда значит волка, но разбойника и неприятеля... Скандинавцы бо почти в беспрестанном морском разбое упражнялись, отчего варгами и отечество их Варгион, или Варггем, могло называться»[28]. Эту фантазию Г. 3. Байер дословно позаимствовал у О. Рудбека. Так, в «Атлантиде» Рудбек писал: «Ю. Магнус в своей «Истории» неоднократно говорит, что некоторые называли остров Швеция как Вергион. П. Классон называет ее «Варгэён» (Wargöön). Шведское море, «Эстершён» (Östersjön, т. е. «Восточное море». - Л.Г.), русские называют «Варгехавет» (Wargehafwet), как видно из русских записок Герберштейна, а шведов - «варьар» (Wargar), что показывает, что великокняжеское имя русской династии явилось из Швеции, когда мы туда пришли: Почему Швеция получила это имя, хорошо разъясняется О. Верелиусом в его примечании к Гервардовой саге: от великого разбоя на море, поскольку волки (Wargur) - это те, кто грабят и опустошают и на суше, и на море»[29].
В чем же дело? Почему «причуды фантазии» О. Рудбека, давно получившие адекватную оценку и породившие понятие «рудбекианизм» в качестве обозначения мифотворчества в исторической науке, так прочно обосновались в русской истории?
Здесь следует принять во внимание, что в западной науке негативная оценка творчества Рудбека распространяется только на его попытки доказать основополагающую роль шведов в греко-римской цивилизации. Эта часть рудбековской «Атлантиды» под обстрелом критики давно погрузилась на дно истории, причем под обстрелом критики не только научной.
В рамках дискуссий о германских корнях постепенно стал развиваться немецкий германоцентризм, который в XIX в. приобрел форму индогерманистики, поместившей в центр европейской истории современную Германию[30]. Поиски исторических корней в этом направлении, как известно, породили в Германии идею праарийской «колыбели», от которой стали отпочковываться гипотезы о решающей роли «нордической расы» практически во всей человеческой истории. Центр «нордического самосознания» сместился на Рейн[31].
Что же касается «причуд фантазии» О. Рудбека относительно варягов и других сюжетов древнерусской истории, то им выпала иная судьба. И в ней заметную негативную роль сыграли западноевропейские мыслители эпохи Просвещения, точнее их увлечение рудбекианизмом и особенно готицизмом, которому многие их них отдали обильную дань.
Видную роль в развитии готицизма опять-таки сыграли представители шведской общественной мысли. Крупными апологетами готицизма явились шведские историки XVI в. Юханнес Магнус (1488-1544) и Олаус Магнус (1490-1557). В их сочинениях мысль о приоритете германцев в европейской истории связывалась с образом Швеции как прародины готов, с обоснованием готского происхождения шведских королей и описанием их героических деяний на протяжении тысячелетий, с рассказами о их победоносных походах и т. д. Особую поддержку готицизм получил в Швеции в XVII столетии, в период правления Густава II Адольфа, на фоне громких побед шведской армии в Тридцатилетней войне (1618-1648). На основе готицизма того времени, с одной стороны, начинается серьезное изучение скандинавскими историками прошлого своих стран, а с другой, развивается склонность к романтической идеализации этого прошлого. При короле Густаве II Адольфе (1611-1632) представление о древнем величии шведских королей и грандиозных масштабах их завоеваний достигло апогея своего развития и легло в основу шведской историографии.
В русле готицизма понятия «готское» и «германское» постепенно слились в одно целое. На определенном этапе к ним добавился третий синоним, «норманское», и в итоге сложился историографический штамп: «готский период» в европейской истории стал отождествляться с «норманским периодом». Этим мы обязаны также шведскому готицизму, в частности, работам шведского религиозного деятеля Олауса Петри (1493-1552), который впервые в шведской историографии затронул тему походов и завоеваний скандинавских викингов. О. Петри утверждал, что в иностранных хрониках часто упоминаются погтаппогит или nordmen и вполне очевидно, что они могли происходить только из трех скандинавских стран[32]. Почему это очевидно, не разъяснялось. Одной из таких «иностранных хроник», вероятно, были ставшие затем знаменитыми свидетельства итальянского историка и дипломата X в. Лиудпранда, который отметил, что итальянцы называли русов нордманами и объяснил, почему: от тевтонского nord - север, и man - человек, откуда и получаются северные люди, северяне. Вот этих самых северян средневековых хроник представители шведского готицизма и стали поселять исключительно на Скандинавском полуострове, открыв путь для произвольных толкований сообщений средневековых хронистов.
Идеи шведского готицизма использовались представителями общеевропейского готицизма, прежде всего немецкого и английского. Сначала посредническую роль сыграла немецкоязычная литература. Затем готицизм стал популярен и в Англии XVI-XVII вв. В сочинениях по английской истории стали использоваться представления шведских авторов о готах как выходцах из Скандинавии и общем готском происхождении всех германских народов. Англосаксы связывались по происхождению с древними германцами, саксы рассматривались как ветвь готов, целые рои которых вылетали из северного улья и под руководством Одина завладевали всеми землями Балтийского региона. Соответственно и «Атлантида» О. Рудбека, со всеми ее «причудами фантазии», была встречена в Англии с энтузиазмом[33].
Фимиам, который курили О. Рудбеку в Англии, не прошел мимо внимания также и французских просветителей, особенно Ш. Л. Монтескье. В своем сочинении «О духе законов» (1748) он писал о О. Рудбеке в самых лестных тонах[34]. Норвежский историк Й. П. Нильсен отметил, что именно у «Монтескье мы находим представление о скандинавах как основопожниках монархии»[35]. Аналогичные идеи встречаются и у Вольтера в его «Истории Карла XII»[36].
