К сожалению, тогда, в январе 1941 г., наши советники не смогли вовремя раскрыть подготовку войск Чан Кайши к нападению на Новую 4-ю армию. Естественно, что советов по таким вопросам Чан Кайши у нас не спрашивал.
Военный конфликт в южном Аньхое поставил в тяжелое положение как главного военного советника К. М. Качанова, так и советнический аппарат 3-го района. Они увидели, что от них скрывают все важные мероприятия, проводимые в войсках.
Прибыв в Китай, я проинформировал нашего посла, что моя задача — быть не только военным атташе, но и главным военным советником. После событий в южном Аньхое я считал, что с моим вступлением на этот пост больше медлить нельзя. Как вновь прибывший военный атташе и одновременно главный военный советник, я рассчитывал как-то повлиять на позицию чунцинских руководителей и постараться не допустить дальнейшего развертывания конфликта между гоминьданом и КПК. Отныне я мог выступать не просто как волонтер китайской армии, но и как официальный представитель Советского Союза, его вооруженных сил, которые оказывали помощь Китаю в борьбе с агрессором, а не в развертывании гражданской войны. Я мог говорить по военным вопросам не только как советник, но и выражать мнение нашего правительства. А военные вопросы в Китае в то время тесно переплетались с политическими.
А. С. Панюшкин согласился с этими соображениями. Скоро из Москвы последовало указание, чтобы мы с послом и комдивом К. М. Качановым заявили Чан Кайши о моем новом назначении.
Когда мы все трое попросили приема у Чан Кайши, китайцы, по-видимому, были основательно озадачены таким дипломатическим шагом со стороны главных представителей Советского Союза. Вероятно, они подумали, что наш визит связан с разгромом штабной колонны Новой 4-й армии и что с нашей стороны последуют какие-то решительные возражения или протесты, к которым Чан Кайши хотел, видимо, подготовиться. Он всячески старался узнать через своих чиновников, чем вызвано наше посещение. Около недели он нас не принимал, стараясь выяснить цель визита.
За эту неделю меня как военного атташе китайские военные и политические деятели затаскали по приемам и банкетам, стараясь узнать, о чем мы трое собираемся говорить с Чан Кайши. Дав время китайцам поволноваться, я в беседе с начальником отдела внешних сношений Чжан Цюнем заявил, чтобы китайцы не думали, что во время визита речь пойдет о серьезном вопросе, касающемся взаимоотношений между государствами. Тема разговора будет совершенно не та, о которой они думают, но я заверил, что вопрос будет идти об улучшении наших взаимоотношений и нашей дальнейшей работе. Этого было достаточно. Очень скоро мы были приняты Чан Кайши. На такой откровенный разговор с Чжан Цюнем я пошел, зная, что он облечен доверием самого генералиссимуса. Своей откровенностью я как бы давал ему аванс на будущее, стремился показать, что хочу иметь с ним контакт, давая ему возможность блеснуть своей осведомленностью перед Чан Кайши и рассчитывая, что он отплатит мне долг сведениями, которые могли нас интересовать. Это оправдалось в дальнейшей работе.
Фактически никаких секретов я Чжан Цюню не открывал. И когда в ходе приема А. С. Панюшкин как посол заявил от имени нашего правительства, что К. М. Качанов (Волгин) отзывается в Союз после окончания срока работы и что наше правительство рекомендует в качестве главного военного советника меня, военного атташе, Чан Кайши приободрился, одобрительно посмотрел на присутствующего тут Чжан Цюня, на его лице появилась широкая улыбка, а с губ сорвались слова «хао, хао» («хорошо, хорошо»). Он понял, что в лице военного атташе приобретает еще и военного советника, который, являясь официальным представителем Советского Союза, будет открыто помогать ему в вооруженной борьбе против японцев.
Перед отбытием в Советский Союз К. М. Качанов был награжден Чан Кайши высоким орденом, который получали только особо заслуженные генералы. Был устроен банкет, на котором мы обменялись любезностями, обещаниями поддержки и уверениями в дружбе между Советскими Вооруженными Силами и китайской армией. Все это, как мне показалось, даже обрадовало Чан Кайши.
* * *
Я продолжал тщательно изучать военно-политическую обстановку в Китае, страну и народ, сражающийся против японской агрессии, силы и средства Японии, а также реальные возможности перешедших на ее сторону предателей китайского народа. Таковыми были: на севере, в Маньчжурии, — правительство Маньчжоу-го во главе с отпрыском цинской династии императором Пу И; во Внутренней Монголии — марионеточное правительство под руководством князя Дэвана[42]; в Бэйцзине (Пекине) — Политический совет Северного Китая во главе с Ван Итаном; в Нанкине — прояпонское правительство во главе с Ван Цзинвэем. Получалось что-то вроде лоскутной империи прояпонских марионеток во главе с микадо. Японское правительство сознательно раздробило захваченную территорию Китая, проводя испытанную империалистическую политику: разделяй и властвуй.
Уже к концу 1939 г. фронт японо-китайской войны стабилизировался, как бы застыл на одном месте. Я считал, что в связи с развитием военного конфликта в Европе и постепенным втягиванием в этот конфликт США для Японии наступил долгожданный период, когда она могла приступить к выполнению своих далеко идущих планов под демагогическими лозунгами: «Азия — для азиатов», «Япония — защитница Азии от несправедливости англо-американской политики», «Наступление сферы процветания» и т. д.
События 1939–1940 гг. в сочетании с разведывательными данными подсказывали мне, что Япония, отложив на время решение своих задач в Китае, может рискнуть воспользоваться сложившейся обстановкой для броска в сторону Южных морей и бассейна Тихого океана. Японцы, по-видимому, считали, что теперь, когда у их империалистических противников были связаны руки в Европе, они сумеют реализовать свои агрессивные планы, бросив на чашу весов стратегические резервы.
Японские милитаристы никогда не отказывались от мысли о нападении на Советский Союз. Но, наученные горьким опытом, они выжидали благоприятного момента, когда Советский Союз будет ослаблен. Таков был смысл «Программы национальной политики империи в соответствии с изменением обстановки». «Империя будет по-прежнему прилагать усилия к разрешению конфликта в Китае: будет продолжать продвижение на юг для обеспечения основ самостоятельности и самообороны, — говорилось в этом документе. — Решение северной проблемы будет зависеть от изменения в обстановке». Эта программа была утверждена 2 июля 1941 г. на имперской конференции в Токио.
Чем ближе подходил 1941 год, тем яснее виделось, что приближается начало схватки фашистского блока с Советским Союзом. Этого ожидали все великие и малые державы. Это понимало советское руководство и готовило надлежащий отпор фашизму. Это понимали японцы, рассчитывая, что в результате нападения гитлеровской Германии ослабеет Советский Союз и это до известной степени развяжет им руки для дальнейшей экспансии. Англичане и американцы, наоборот, не хотели, чтобы у Японии оказались свободными руки на севере и в Китае для захвата их владений в бассейне Тихого океана. Стремясь не допустить развертывания японской экспансии в южном направлении, США вместе с Англией начали в этот период осуществлять экономический нажим на Японию и вступили с ней в длительные переговоры. Это был торг, цель которого была все та же — направить японскую агрессию против Советского Союза. В самом Китае правительство Чан Кайши, в свою очередь, считало, что нападение японцев в направлении на юг или на север приведет к ослаблению их военного давления на Китай, что даст возможность расправиться с КПК и укрепить свои силы.
В феврале — марте 1941 г. обстановка в районе Южных морей продолжала накаляться. Показателями этого для меня являлись следующие факты: распоряжения посольств Англии и США об эвакуации английских и американских граждан с Дальнего Востока; минирование англичанами побережья Малайского архипелага и Сингапура; переброска индийских и австралийских войск, а также австралийской авиации в район Сингапура и Малайских штатов; сосредоточение английских (точнее, индийских) войск на границе Малайи и Таиланда (Сиама); экономическое давление Англии на Таиланд; объявление американцами ряда своих морских и воздушных баз на Гавайских островах, Аляске и в других районах запретными зонами; прекращение американскими банками кредитования торговых сделок на Дальнем Востоке; заявление Рузвельта о том, что в случае, если США будут втянуты в войну на Тихом океане, они не ослабят своей помощи Англии. Но главным являлась дальнейшая активность японцев в районе Южных морей в целях усиления их позиций на подступах к британским, американским и голландским владениям. Так, под давлением Японии власти французского Индокитая вынуждены были удовлетворить территориальные требования Таиланда. Активность японцев как в Аннаме, так и в Таиланде объяснялась их стремлением превратить эти богатейшие страны в стратегический плацдарм для дальнейшей экспансии в направлении Индонезии.
