Правительства США и Англии стремились побудить гоминьдановское руководство активными боевыми действиями сковать как можно больше сил японцев и тем самым уменьшить их наступательное давление на войска союзников. В активности китайских войск были больше всего заинтересованы американцы, которые были не прочь для этой цели наладить контакты с вооруженными силами КПК, в частности с 18-й армейской группой. Последняя, как известно, с конца 1940 г. фактически не подчинялась центральному правительству и Чан Кайши как главкому и какой-либо активности не проявляла.

Однако гоминьдановское руководство во главе с Чан Кайши по-прежнему не было заинтересовано в ведении активных боевых действий против японцев. К тому же захват японцами Бирманской железной дороги привел к сокращению до минимума военных поставок союзников Китаю. Это осложнило положение гоминьдановских войск. Чан Кайши продолжал вести войну сопротивления, а по существу, бездействовал и выжидал. Его лучшие армии использованы американцами с согласия англичан не для разгрома японских сил в Китае, а для войны в Бирме, где англичане терпели поражение.

Инициативу на фронте по-прежнему держали в своих руках японцы, которые в тот момент ставили своей задачей удержать линию фронта, сложившуюся к началу декабря 1941 г. Чтобы сковать южную группу гоминьдановских войск и подтолкнуть Чан Кайши на капитуляцию, японское командование решило провести операцию в провинциях Хубэй и Хэнань. 24 декабря 1941 г. японцы предприняли силами 11-й армии очередное, третье по счету за период войны наступление на Чанша. Общая численность японских войск в этом районе достигла примерно 100 тыс. человек, а китайских насчитывалось 250 тыс. В ходе сражения под стенами Чанша японцам удалось ворваться в город, однако 5 января 1942 г. китайцы предприняли контрнаступление. К середине января японцы были отброшены от города, и положение на фронте восстановилось.

Я все более приходил к убеждению, что основную задачу, возложенную на меня при направлении в Китай, выполнил. Аппарат военных советников и военного атташе правильно информировал наш Наркомат обороны о положении в Китае и о тех событиях, которые происходили вокруг него. При нашей советнической помощи китайские войска в 1941 г. отбили атаки японцев на всех фронтах. Если гоминьдановские войска сами мало проводили наступательных операций, то это происходило главным образом из-за разногласий и вражды между руководством гоминьдана и КПК.

После начала войны на Тихом океане американцы начали оказывать Чан Кайши военную помощь, проявил сильную заинтересованность в активизации китайского фронта. Одновременно все более четко начала проявляться ориентация гоминьдановского руководства во главе с Чан Кайши на Соединенные Штаты.

Я считал, что в такой обстановке мне как главному военному советнику делать в Китае нечего. Конкурировать своими советами с генералом Стилуэллом было нецелесообразно и даже вредно. Вмешиваться или давать советы Чан Кайши или генеральному штабу китайской армии, как помогать американцам и англичанам в борьбе с японцами, я не мог, и это не имело смысла, потому что к моим советам стали бы относиться с осторожностью. Оставаться в Китае в роли военного атташе также было нецелесообразно, потому что моя ответственность как главного военного советника не была бы снята, по крайней мере в кругах китайских военных. Отвечать перед китайской общественностью за те поражения, которые понесли лучшие китайские войска в Бирме, выполняя приказы американцев и англичан, я не желал. Я хотел вернуться на Родину и влиться в борьбу моего народа с гитлеровским нашествием.

В донесениях в Центр я намеками ставил вопрос, что мы, советские военные советники в Китае, лишены возможности проявить свою активность. Наконец я получил короткую телеграмму, которой меня отзывали в Москву для доклада. Из нее я понял, что в Китай больше не вернусь.

Прощальных банкетов было много. Я был окружен вниманием, любезностями, пожеланиями скорого возвращения, меня наградили высшим китайским генеральским орденом второй степени. Наконец я в самолете, который берет курс на Ланьчжоу и затем на Урумчи. В обоих городах меня с почетом встречали генерал-губернаторы, по-видимому по указанию Чан Кайши стараясь показать дружеские чувства к советскому народу, который в это время громил войска Гитлера под Москвой.

Во второй половине февраля 1942 г. наш самолет приземлился в столице Казахстана Алма-Ате, где меня встретили представители Наркомата обороны и начальник Алма-атинского училища, мой старый боевой друг по гражданской войне, полковник Филатов. В 1919 г. я командовал 43-м стрелковым Краснознаменным полком, а он — 44-м стрелковым 15-й бригады 5-й дивизии. Хотя встреча наша была короткой, он все же успел кое-что рассказать мне о событиях на фронте.

По дороге до Куйбышева я видел на каждой станции и озабоченные лица людей и одновременно собранность и подтянутость, которые бывают в дни опасности. Поезда шли точно по расписанию. Обслуживающий персонал железной дороги постарел, так как молодежь призвали в армию, но работа шла четко и без проволочек. Там, где недавно работали мужчины, теперь стояли женщины в телогрейках, с суровыми обветренными лицами.

Я рвался на фронт, чтобы поскорее начать сражаться с нашим главным врагом — фашистской Германией. Вскоре я получил назначение командующим Первой резервной армией, которая дислоцировалась в районе Тулы и Рязани. В начале июля 1942 г. с этой армией я выступил на фронт и сразу попал в самое пекло войны — под Сталинград. Горжусь, что Сталинградская эпопея, одно из величайших сражений XX века, не прошла без моего активного участия.