Метеор сел за столик и попросил чего-нибудь от почек. Он заботился о себе, любил лечиться и пользовался любым случаем, чтобы укрепить свой организм; ему нравилось изображать из себя алкоголика, которому подорвали здоровье сотни литров выпитой за его жизнь водки. Через несколько минут девушка в белом фартучке принесла чашку дымящейся ароматной жидкости с крепким запахом трав. Метеор уж в десятый раз нервно поглядывал на часы: после телефонного звонка прошло полчаса, а расстояние от дома Центрального Совета профсоюзов до этого бара можно было пройти за три минуты. Он не спеша пил терпкую желтоватую жидкость. Тут вошёл Вчесняк, и Метеор поднялся ему навстречу.

— Долго же мне пришлось вас ждать, — резко заметил он, — пойдём.

Бар был слишком тесным для секретных разговоров. Вчесняк вышел без единого слова.

— Я не хотел бы слоняться по улицам, — тихо сказал он, — ещё увидят.

Они перешли на другую сторону Краковского Предместья и вышли на Обозную; миновав старое здание Польского театра, спустились к Динасам. Здесь было безлюдно.

— Ну что там? — спросил Метеор.

Вчесняк вздрхнул и заговорил. Говорил долго, путано. Метеор никак не мог понять, о чём идёт речь.

— Пан Вчесняк, — перебил он. — Что с вами? Что вы хотите сказать?

— Товарищ Героевский, — снова начал Вчесняк с тем же горячечным блеском в тупых карих глазах, — я вам дам десять тысяч. Они уже у меня лежат. Я достал их сразу же после того, как вы ушли.

— Какие, к чёрту, десять тысяч? — забеспокоился Метеор; он то и дело возвращался мыслями к Марте.

— Да те, что достал, — неуверенно проговорил Вчесняк. — А вы заплатите мне сейчас…

— Во-первых, — Метеор усилием воли отогнал мысль о Марте, — вовсе не десять, а пятнадцать тысяч. Так ведь мы с вами договаривались? Во-вторых, ни гроша вы не получите, пока не отдадите мне последний билет. И вообще, какого чёрта вы тащили меня сюда, пан Вчесняк?

Инспектор с опаской посмотрел вокруг, хотя улица была совсем безлюдной.

— Нутрии… — шёпотом, таинственно проговорил он, притянув к себе Метеора за лацканы пиджака, — нутрии и болотные бобры. Говорю вам, потому что доверяю. Все деньги, заработанные на этом матче, я вложу в питомник. В ферму. Серебристые лисицы — тоже неплохая вещь. Сразу же махну на освобождённые земли.

«Что за идиот! — без особого удивления подумал Метеор: он понемногу стал разбираться в путанице кретинских замыслов Вчесняка. — Ну и остолоп! Его же схватят через два дня после отъезда из Варшавы. Но в конце концов… Что, это меня касается? Я всё равно уезжаю отсюда. И надолго. Сразу же после матча. С Ирмой, — вздохнул он с наслаждением при одной только мысли о такой возможности. — Пусть тогда ищут товарища Героевского».

— Пан Вчесняк, — решительно заявил он, — до субботы вы не получите ни гроша. Чтобы вам случайно не пришло в голову бежать раньше. Представляете, что вы натворили? В субботу вечером — пожалуйста… Вы отдадите мне последнюю партию билетов и получите сто тысяч на руки. И можете тогда ехать к чёрту, куда душе угодно.

— Героевский, — Вчесняк тяжело дышал, приблизив вспотевшее лицо к Метеору, — я вам даю сегодня десять тысяч штук, а вы мне не доверяете!

— Какие десять тысяч?.. — настороженно спросил Метеор; образ Марты потускнел, в нём проснулся рыцарь мошенничества.

— Я получил для распределения первую партию. Десять тысяч штук… Прямо из сейфа… — хрипло проговорил Вчесняк, и тут его слова стали выстраиваться в некий логический ряд, — для первого распределения… Десять тысяч билетов, вы понимаете, прямо в руки… Они лежат сейчас у меня наверху… Вот такая пачка! — и он дрожащими руками показал, какая пачка, — я хочу её сразу же вам передать… Оптом… Вы передадите мне те сто пятьдесят требований, и я постараюсь ещё сегодня добиться решения комиссии.

— Как вы это сделаете? — мгновенно заинтересовался Метеор. — Задним числом? После того как отдадите билеты?

— Сделаю, — проскрежетал Вчесняк, вытирая перчаткой пот с толстого затылка. — Моё дело, как, но сделаю.

Метеор нервно закурил сигарету. «И то правда, — быстро размышлял он, — его дело, как это сделать. Я беру билеты, и конец. Какой фарт! Меринос меня озолотит».

— Согласен, — сказал Метеор, — через полчаса к вам приедут за билетами мои люди, и вы получите на руки двадцать пять тысяч.

— Как! — затылок Вчесняка даже опух, глаза налились кровью.

— Двадцать пять тысяч за такую ловкость! За три четверти товара четвёртая часть монеты? Ищи себе дураков где-нибудь в другом месте! Не на такого напал.

— Пан Вчесняк, — Метеор холодно усмехнулся, — к чему такие разговоры? Если заплатить вам больше, вы дадите стрекача. Вижу это по вашим вороватым глазам. А я знаю таких типов, как вы. И что тогда? Провал? Останусь с билетами, которые будут объявлены недействительными, разоблачённый как аферист, а у вас в кармане — почти сто тысяч злотых, и вы едете разводить нутрий. Выращивать бобров, да? Что мне тогда — заявлять о вас в милицию? Подавать в суд? Я вообще советую вам не ссориться со мной, потому что это может повлиять на ваше здоровье. Хотите отдать оптом — хорошо, а нет — так нет. В субботу передаёте мне последнюю партию билетов и получаете остальные деньги наличными. На другие условия я не соглашусь.

Вчесняк уставился на Метеора немного вытаращенными, как у барана, глазами; цельность и ясность этих рассуждений его доконали.

— Ладно, — через минуту сказал он, — пришлите сейчас людей и передайте с ними все требования. Нужно ещё подумать, как им выдать такой пакет. Во всяком случае, пусть приезжают сейчас, пока в канцелярии ещё базар.

— Хорошо, — сказал Метеор. — Вот это я понимаю! Теперь вы говорите, как деловой человек. Я пришлю сейчас своих парней. Они поднимут у вас наверху такой шум, что можно будет вынести без разрешения и пианино, а не только пачечку билетов.

— Это здорово, — глуповато хихикнул Вчесняк и добавил тоном дружеского признания: — Пан Героевский! Я три года ждал такого удовольствия там, у них, — он сделал жест рукой в направлении дома Центрального Совета профсоюзов, — я состряпал себе автобиографию, изображал из себя товарища и всё время мечтал о таком удовольствии. И о больших деньгах. Сидел на торжественных собраниях, аплодировал, выкрикивал «Да здравствует!» и прочее. И всё время соображал, как выкрутить сто тысяч. Вот и настал момент. Теперь должно выгореть, правда?

Они расстались за Польским театром, и Метеор поспешил к «шкоде».

Филипп Меринос спокойно сидел за письменным столом, курил и глазами доброго хозяина смотрел на шелестевших бумагой Крушину и Анелю, между тем как Лёва Зильберштейн энергично выстукивал на пишущей машинке тексты требований.

— Вам хватит бланков? — спросил Меринос Крушину, напевавшего песенку «Солнышко ясное поздно взошло…»

— Должно хватить, — сказал Крушина. — Если нет, заскочу к тому печатнику, что на Панской. Он отпечатает ещё несколько штук левых.

Тут без стука открылась дверь, и на пороге появился Ежи Метеор в позе триумфатора. Все сразу же поняли, что он добился новых успехов и что судьба улыбается работящей группке людей: усиленная деятельность окупается, и наоборот: кто не работает, тот не ест.

— Всё в порядке! — с энтузиазмом доложил Метеор. — Пан председатель! Десять тысяч билетиков на матч Польша — Венгрия можно забрать! За каждый из них наши агенты шутя смогут получить по сто злотых, если не больше!

— Ты гениальный комбинатор! — весело воскликнул Меринос.

Зильберштейн покачал головой:

— Что ты говоришь, Юрек!

Анеля откликнулась, с уважением глядя на Метеора:

— Ты смотри, такой остолоп, ломаного гроша за него не дашь, а так умеет уладить дело…

Крушина ничего не сказал, только вздохнул, как кузнечный мех, и по-дружески хлопнул Метеора по спине. Метеор даже согнулся и сдавленно закашлялся.

— Ах ты ж хам… — прохрипел он, не обижаясь, — твои шуточки…

— Этот Вчесняк — сколопендра, — проговорил Метеор, садясь на стол Мериноса и закуривая. — Хочет смотаться, дать дёру. Но это его дело, верно, пан председатель? Лишь бы нас не обжулил; я дам ему сегодня только двадцать пять кусков, а остальные — в субботу. Хорошо мы договорились?