— Пегус! Это он! — выкрикнул человек с боксёрским носом.

Пан в коричневой шляпе неожиданно весь напрягся.

— Который? Вон тот?

— Да, — подтвердил его спутник.

— Нужно поблагодарить этого редактора, — обрадовался Жичливый, как видно, совсем не обратив внимание на этот разговор, и бросился в ту сторону, где только что появился юноша.

— Сейчас, сейчас, — быстро схватил его за рукав председатель кооператива «Торбинка». — Спокойно, пан Жичливый. Кто он, этот человек?

— Кто он, говорите, пан? Редактор из газеты «Экспресс вечорни», — слегка удивился Жичливый. — Я был там несколько дней назад, просил написать о нашей ярмарке. Он меня принял и обещал помочь. Очень вежливый парень. И делал всё, как надо. Нужно его поблагодарить, пан председатель: подарить ящик парниковых помидоров или что-нибудь такое… С прессой нужно жить дружно.

— Стой здесь, пан, говорю тебе! — прикрикнул Меринос, и в его голосе прозвучала такая нотка, что Францишек Жичливый врос в жёлтый клинкер пола, словно от этого зависела его жизнь.

Брешь в толпе затянулась, и юноша с яркой «бабочкой» растаял, подхваченный живой волной.

— Интересно… — медленно процедил Меринос, обращаясь к своему спутнику. — Редактор из «Экспресса»? Правда, интересно? Твой Пегус? Устроил всё как надо! Нужно будет его поблагодарить. Вот-вот… Нужно поблагодарить!

Человек со сломанным носом вдруг посмотрел так, словно неожиданно узнал на этой ярмарке, что морковь — голубого цвета и используется в производстве реактивных самолётов.

— Роберт, — ледяным тоном обронил Меринос, — пойдём. Сегодня тут уже ничего не будет.

Он быстрыми шагами двинулся вперёд, не обращая внимания на явно обескураженного Жичливого. Чтобы добраться до выхода, нужно было пробиться сквозь толпу. Пан в коричневой шляпе сунул руки в карманы и пропустил вперёд своего плечистого помощника: тот прокладывал дорогу. В нескольких шагах от них продвигался ловкий, как вьюн, пан в котелке, успевший незаметно обойти охваченного предчувствием неизвестной опасности Жичливого.

Боксёр впереди вдруг ощутил, что его широкое плечо сдавила почти судорожным движением чья-то могучая рука. Он обернулся — и вся кровь отхлынула у него от сердца, оставив в груди ледяной ком страха: лицо Филиппа Мериноса под обвисшими полями шляпы было серым как пепел, в противных морщинах, увядшим и измятым.

— Пппан пред… — успел простонать Крушина.

Меринос слегка пошатнулся, словно ему внезапно стало дурно, и тяжело опёрся на Крушину. Сбоку незаметно появился пан в котелке.

— Что случилось? — услужливо спросил он. — Может, врача?

Меринос не замечал никого.

— Я видел привидение! — прохрипел он. — Видел мертвеца! Сейчас! Тут!

Он всё тяжелее опирался на Крушину, который лихорадочно озирался вокруг.

Толпа густела, отовсюду слышались то весёлые, то сердитые голоса:

— Вот шпинат! Вот цветная капуста! Кому? Кому?

Лицо Мериноса стало сине-серым, потом белым и наконец залилось апоплексическим румянцем — он захрипел.

— Скорее! — сказал пан в котелке. — Может быть сердечный приступ. Или апоплексия.

Крушина окончательно растерялся: он просто по инерции поддерживал крупное тело Мериноса.

— Нужно его вытащить из толпы! — бросил тоном приказа пан в котелке. Но он не обращался за помощью ни к одному из стоящих рядом.

Крушина собрал остатки сил и ударил плечом в живую стену; раздались возгласы протеста и возмущения, но обезумевший от страха боксёр отчаянно пробивался вперёд, волоча за собой беспомощное большое тело. Пан в котелке продвигался за ним.

— Машину! — крикнул пан в котелке.

— Вон там, — указал Крушина на «вандерер», который стоял неподалёку, на небольшой площадке. Он вынул из кармана Мериноса ключи, дрожащими руками открыл дверцу машины, и они вдвоём втолкнули тяжёлое тело внутрь. Пан в котелке быстрым, ловким движением разорвал воротничок Мериноса и снял с него галстук. На губах того выступила пена, сквозь хрипение можно было разобрать слова:

— Живой… мёртвый… я сам видел… мёртвый… эти глаза…

— В скорую помощь! — закричал пан в котелке.

Крушина сидел на подножке, спрятав лицо в ладонях, неспособный ни думать, ни двигаться. С неожиданной силой пан в котелке впихнул находящегося почти в бессознательном состоянии Крушину в машину и включил мотор. Маленький «вандерер» помчал в сторону Познанской улицы.

Через полчаса пан в котелке уже стоял у ворот крытого рынка на Кошиках — он появился как раз вовремя, чтобы увидеть, как измученный напрасными поисками бодрый старичок в фуражечке на минуту присел на пустой ящик. В этот момент, поплёвывая во все стороны, к выходу пробивалась группа шумных подростков, державших руки в карманах. Одеты они были преимущественно в клетчатые рубашки и цветные куртки.

— Скучно, — повторял то один, то другой из них, — никаких развлечений, ничего интересного…

— Пойдём, Стасек, окружим этого старого паралитика, — предложил один из парней, указывая на Калодонта. — Поиграем с ним!

— Спокойно, — тихо, но твёрдо бросил невысокий человек в поплиновой куртке, шедший в середине группы. — У тебя, Манек, голова министерская — годится вместо мусорной корзины. А ну смывайтесь отсюда, только быстро!

В группе установилось дисциплинированное молчание.

— Ты чего, Шая? — неуверенно начал Манек. — Мы же…

— Такого симпатичного дедушку хотят обработать, хулиганы, бандиты… А как дойдёт до чего-то серьёзного, тогда вас нет, — издевался Шая.

— Да ладно уж, ладно, — неохотно отозвался Стасек, — кончай речь. — Видно было, что эти насмешки больно задевают его самолюбие.

Группа прошла мимо Калодонта. Неожиданно Шая вернулся и подошёл к нему.

— Не могу ли я попросить у уважаемого пана огня? — проговорил он сладким, вежливым голосом, изысканно поклонившись.

Пёстрые парни повернулись, с интересом наблюдая за этой сценой. Калодонт достал из кармана спички и подал их Шае. В ту самую минуту, когда правая ладонь склонившегося в позе предупредительной учтивости Шаи сжала коробку, левая его рука нырнула во внутренний карман чёрного пиджака Калодонта, откуда через секунду вернулась с потёртым кожаным кошельком.

Вокруг было достаточно людно, и прежде чем кто-то успел спохватиться, Шая спрятал кошелёк в собственный карман, закурил сигарету и жестом, выражающим вежливую благодарность, вернул спички Калодонту.

— Очень благодарен пану, — проговорил он со сладкой беззубой ухмылкой и повернулся, чтобы уйти.

— Отдай сейчас же, мерзавец… — услышал он тихий голос рядом: перед ним стоял неказистый человек в вельветовом пиджаке, который, казалось, внимательно всматривался в сложное сооружение из зелёного лука, высоко вздымающееся над соседним рундуком.

Шая на мгновение растерянно остановился, и это его погубило.

— Отдай! — повторил незнакомец, протягивая руку. — И иди за мной. Только без шума.

С этими словами он ткнул Шае под нос милицейское удостоверение, одновременно с необычайным интересом разглядывая железные стропила высокого навеса по ту сторону рынка. Только теперь Шаю осенило: перед ним стоял самый косоглазый человек во всей Варшаве!

— Полундра! — пронзительно выкрикнул он и метнулся к группе своих людей, немного потрясённых темпом разворачивающихся событий. За ним, как вспугнутый конь, мчался Клюсинский. Вбегая в ворота, Шая выбросил кошелёк в угол. Пан в котелке немедленно поднял его и направился к сидевшему на ящике старику. На мгновение того заслонила толпа. Когда пан в котелке добрался до ящика, там уже никого не было. Секунду назад Юлиуш Калодонт подхватился, как ужаленный, и побежал к выходу. Ему показалось, что на противоположной стороне, в толпе, мелькнула чья-то шляпа, очень похожая на чёрный котелок.

Филипп Меринос неподвижно лежал в кресле. Он был без пиджака, в распахнутой на широкой волосатой груди рубашке; на сердце — пузырь со льдом. Возле кресла суетилась взволнованная Анеля, менявшая Мериносу компрессы на голове. На соседнем кресле сидел Крушина с таким видом, как будто над ним только что пронёсся тайфун. Возле окна с сигаретой во рту стоял Вильга. На письменном столе, спрятав лицо в ладони, пристроился бледный Метеор.