— Бах! Бах! Бах! — прозвучали три выстрела, а потом послышался быстрый топот. ЗЛОЙ вскочил в густой лес щёток для пола, тянувшийся вдоль голой подвальной стены, и без колебаний кинулся в погоню. Ошалевший от страха Меринос ещё дважды выстрелил и, тяжело дыша, забыв о всякой осторожности, побежал. Слева показались железные ворота склада; он молниеносно добрался до них, отодвинул железные засовы, настежь открыл ворота и присел возле них; револьвер прыгал в его руке; словно у него был припадок истерии. ЗЛОЙ добежал до пустой площадки у ворот и увидел над собой освещённый уличными фонарями кусочек неба. Ни минуты не размышляя; он вскочил в ворота и помчался лёгкими широкими прыжками. Впереди был наклонный въезд для грузовых автомашин, начинавшийся с уровня улицы. ЗЛОЙ вдохнул свежий воздух и рванулся вверх. «Улица, — недовольно подумал он, — снова всё начинается сначала. Но необходимо довести дело до конца. Пока не загоняю его насмерть». В ту же минуту он услышал позади себя топот — прыгали на наклонный въезд люди с автомашин. ЗЛОЙ оглянулся и увидел милиционеров. Он остановился и, медленно вытирая испачканные маслом руки, пошёл наверх. Здесь, напротив въезда, на фоне чёрного стеклянного массива Центрального универмага, стоял, широко расставив ноги, щуплый невысокий человек.

— Наконец-то, — сказал поручик Михал Дзярский, — мы встретились. — Он вежливым, но властным жестом указал ЗЛОМУ на открытые дверцы «ситроена», возле которого стоял сержант Мацеяк. Автомашины у тротуара и дорога к ним были окружены рядами милиционеров, за которыми уже собралась толпа зевак. ЗЛОЙ невольно усмехнулся: эти меры предосторожности льстили его самолюбию. Он молча сел в машину.

Филипп Меринос задним ходом въехал во двор. В тесных воротах он погнул бампер, помял крыло и зацепился шасси за камень на дороге. Уже во дворе Меринос вытащил из-под заднего сиденья жёлтый чемодан, запер машину и позвонил к Олимпии Шувар.

Олимпия открыла, и он, не проронив ни слова, поднялся наверх. Комната была тщательно убрана; мягкий, уютный свет ночника слегка рассеивал приятный полумрак. Меринос включил верхнюю лампу. Нигде не заметив следов сборов и приготовлений к отъезду, он стал посреди комнаты.

— Что с тобой? Почему у тебя такой вид? — прошептала Олимпия, окидывая его испуганным взглядом. И в самом деле, Филипп Меринос имел плачевный вид. Сквозь разорванные пиджак и рубашку проглядывало голое тело, брюки на коленях протёрлись и были испачканы мелом. По покрытому густым слоем пыли лицу грязными струйками стекал пот.

— Тут почти миллион злотых, — сказал Меринос, бросая на стол жёлтый чемодан. — Эти деньги принадлежат нам. Едешь?

— Пойми, Филипп… — начала Олимпия; сотни слов, вопросов и сомнений просились у неё на язык, и, как всегда бывает в такие минуты, она не знала, с чего начать. Все старательно продуманные объяснения и аргументы внезапно куда-то исчезли.

— Ну что ж, — сказал Меринос, не дожидаясь ответа, — я еду. Должен ехать. Слушай, Олимпия, ты разрешишь мне у тебя помыться?

— Как ты можешь об этом спрашивать? — бросила Олимпия с горьким упрёком; в её больших голубых глазах заблестели слёзы. Она пошла в ванную и открыла краны. Громко зажурчала вода.

Меринос разделся и пошёл в ванную. Олимпия вернулась в комнату и склонилась над кучкой разорванной одежды. Машинально она стала её вытряхивать и разглаживать. Через минуту вынула из шкафа щётку, иголку, нитки и включила утюг. На глаза её снова навернулись слёзы. Вскоре вошёл Меринос, закутанный в купальный халат, бросился на диван и закурил. И неожиданно уснул с зажжённой сигаретой во рту: не выдержали напряжённые до предела нервы. Олимпия осторожно убрала сигарету. На глазах её ещё не высохли слёзы.

«Вот человек, которому я очень нужна», — подумала она.

Через два часа Олимпия легонько коснулась руки Мериноса.

— Филипп, — позвала она шёпотом, — прости, но, может, у тебя есть какие-то важные дела? Ты так внезапно уснул.

— Что? Как? — Меринос мгновенно проснулся. Его глаза были полны тёплой благодарности.

— Не нервничай, — мягко сказала Олимпия. — Если у тебя нет никаких дел, я постелю тебе, и ты останешься ночевать.

Меринос вскочил, потянулся, сел на диване и поискал глазами сигареты.

— Ты настоящее сокровище, Олимпия, — серьёзно произнёс он.

«Так меня уже называли, — подумала Олимпия, — только в словах Витольда была ирония, а эти сказаны с искренней убеждённостью».

— Мне нужно ещё зайти в контору, — поднялся Меринос, — к тому же, я не могу остаться у тебя на ночь. Кое-кто слишком хорошо знает о наших отношениях.

— Понимаю, — сказала Олимпия, — вон там вещи.

На кресле лежала вычищенная и кое-как зашитая одежда. На аккуратно сложенных и выглаженных брюках поблёскивал большой чёрный револьвер.

Низкий просторный подвал, заваленный металлическим ломом и всяким хламом, наполнился синеватым дымом. Йонаш Дробняк оторвался от земли и подбежал к стене, где только что прогремел взрыв. Удушливый запах пороха мешал дышать и раздражал глаза, но стена оказалась абсолютно неповреждённой.

— Вот холера! — вполголоса ругнулся Дробняк. — Снова не здесь. А где же? — Сдвинув котелок на затылок, ещё раз вытащил блокнот. «Тут должно что-то быть», — уже в который раз подумал он. В блокноте были выписки из бухгалтерских книг кооператива «Торбинка» — какие-то даты и солидные суммы капиталовложений, выделенные на перестройку складов кооператива и на специальные земляные работы для прокладки телефонной линии. «Где-то здесь должен быть тайник», — размышлял Дробняк. Снова и снова он обходил стены подвала, простукивая их дулом револьвера. На минуту задержался на месте, где отзвук показался ему не совсем обычным; полез в карман и достал тюбик — в нём ещё осталось немного взрывчатки. «Нет, — подумал Дробняк, — довольно этой забавы. Вскоре он должен сюда прийти. И, кроме того, приближается минута, когда начнёт действовать Юлиуш Калодонт. На плечи этого разумного старика легла сейчас огромная ответственность. Будет ли она ему по силам? А я… — усмехнулся он про себя, — просто очень голоден, уже почти тридцать часов у меня не было ни крошки во рту. Обязательно нужно немного подкрепиться».

Йонаш Дробняк стряхнул с одежды пыль, погасил свет, вышел из подвала и запер его на замок. На безлюдной Шибовской площади ещё торговал киоск со сладостями. Он выпил там бутылку минеральной воды и купил три коробки торунских пряников. Отсюда Дробняк направился на Пружную и, вытащив из кармана кусочек мела, написал большими буквами на эмалированной красно-зелёной вывеске кооператива «Торбинка»: «Внимание, ЗЛОЙ! Я ожидаю на складе». И чётко вывел номер ворот на улице Багно. Потом зашёл в ворота и на стене возле лестничной клетки написал: «Поручик, внимание! Я ожидаю на складе на улице Багно».

Выходя из ворот, Дробняк ещё на минуту задержался и повторил обе надписи на тротуаре, прямо у входа. Потом вернулся на улицу Багно, залез в хорошо ему знакомый кузов старого «форда» и, удобно устроившись, принялся с аппетитом жевать уже немного чёрствые торунские пряники. Он ощутил приятный покой, хотя болели все кости.

Через два часа на пороге подвала появилась высокая тёмная фигура. Быстро открыв замок, человек исчез на старой лестнице. Йонаш Дробняк даже не вздрогнул. На его губах появилась довольная улыбка: так улыбается человек, у которого сошлись все расчёты.

— А теперь, — прошептал он, — пришёл черёд других. Приближается, панове, минута вашего выхода на сцену.

— Поручика Дзярского нет, — равнодушно ответил милиционер в бюро пропусков Команды милиции.

— Ка-а-ак это нет? — пробормотал Калодонт. — Тогда должен быть кто-то другой! Какой-то дежурный! — воскликнул он уже с отчаянием.

Милиционер снял трубку служебного телефона и сказал:

— Из бюро пропусков. Товарищ инспектор, к поручику Дзярскому просится какой-то гражданин. — Через минуту он положил трубку. — Ваш документ, — обратился милиционер к Калодонту.