— Почему ты мерзавец — ты и сам знаешь, — произнёс Кудлатый спокойным, уверенным голосом. В эту минуту Мориц впервые увидел уставившиеся на него проницательные глаза — они как будто пронизывали его до костей. Было что-то такое властное и жестокое в этих блестящих глазах, от чего Мориц задрожал, и страх, начавший было понемногу исчезать, снова вернулся.

— А крутой потому, что не трусишь. И зная, что ты не трус, делаю тебе предложение: будешь у меня руководить билетным отделом. Ну как? Хочешь?

Это был удар! Мориц поднял руку ко лбу. До сих пор он сотрудничал с людьми Кудлатого — так, как работает бедный перекупщик у крупного оптового торговца. Он пользовался поддержкой этих людей и оказывал им определённые услуги с помощью своих дружков — вот и всё. А теперь такая неожиданная карьера! Руководитель отдела у Кудлатого! Он, Мориц Мехцинский!

«А эта повестка на послезавтра? Сказать или нет? Нет!» Что-то молниеносно захлопнулось в нём, будто щёлкнул замок.

— Хочу… — прошептал Мориц. У него перехватило дыхание.

— Очень хорошо, парень, — спокойно отозвался. Кудлатый. — Но на этом дело ещё не кончается. Ты, наверное, уже слышал, что в последнее время возникли некоторые трудности…

— Знаю, что это такое, — ответил Мориц, впервые твёрдо и решительно. — Я только жду встречи с теми людьми. Сам охотно поговорю с ними.

— Порядок, — неожиданно искренне произнёс Кудлатый. — Спасибо. Я знал, чего могу ждать от тебя, поэтому и пригласил к себе. Теперь вижу, что на тебя действительно можно положиться. С такими людьми, как ты, можно творить большие дела. Для начала, Мориц, ты сыграешь на приличную ставку. Через три недели в Варшаве состоится зрелище, большое зрелище, на котором ты, как начальник билетного отдела, заработаешь пятьдесят тысяч злотых.

— Сколько? — переспросил Мориц глухим голосом, тотчас забыв о суде.

— Пятьдесят тысяч злотых, — спокойно повторил Кудлатый.

Подвал, кровать, мрак — всё закружилось перед глазами Морица, и из этого хаоса внезапно всплыли отдельные образы: пачки красных банкнотов по сто злотых каждая; улыбающаяся Ганка в магазине «Деликатесы»; Ганка у сапожника примеряет самые лучшие туфли; заставленная мебелью и хрусталём столовая, где он, Мориц, ест бело-розовую свинину с капустой. Затем всё растаяло в какой-то бешеной круговерти, где мелькали лица Ганки, Крушины, Кубы Вируса, ребят и снова Ганки.

Через секунду Мориц понял, что Кудлатый слов на ветер не бросает. «Не может быть и речи о суде, — твёрдо решил он. — Не пойду. Пусть меня ищут, всё равно не найдут…»

— Это будет трудный номер, Мориц, очень трудный. Придётся работать с «левыми» билетами, — проговорил Кудлатый и уставился на него своими блестящими глазами.

— Ничего не поделаешь! — воскликнул Мориц. Он знал, какие трудности и опасности таит в себе работа с «левыми» билетами, но названная Кудлатым сумма пробудила в нём безумную наглость, он словно больше ни о чём не мог думать.

— Чтоб я так счастье знал, не завалимся, пан Кудлатый! Пусть будут «левые» билеты! Дайте мне только работу! Увидите, на что я способен за такую монету! За пятидесятку!

— Верю, — мягко сказал Кудлатый. — Знаю, что эти деньги для тебя значат. Хочешь жениться на Ганке и выйти из дела. Разве нет?

Мориц, пошатываясь, встал. На какую-то долю секунды показалось, будто он хочет броситься на Кудлатого.

— Садись, — прикрикнул Кудлатый таким голосом, что Мориц сразу же сел, словно его ударили по голове. — Иначе замечательная карьера руководителя билетного отдела окончится в одно мгновение! Вот здесь! В конце концов, — с иронией добавил он, — я не упрекаю тебя, Мориц, за то, что ты так думаешь. Хочу только, чтобы ты усвоил: мне известны твои мысли. Кто знает, может быть, я и сам освобожу тебя после этого зрелища. И с благодарностью.

Голова Морица свесилась на грудь. Он был разбит, раздавлен. Ему не оставалось ничего, кроме собачьей верности этому страшному человеку, от которого невозможно убежать. Наконец он понял: то, что говорили о Кудлатом, — правда!

— Ну-ну, Мориц, — окликнул его Кудлатый, — налей себе водки и выпей за моё здоровье, хорошо?

Снова послышались какие-то хриплые вздохи за перегородкой. Оттуда пробивался свет. «Неужели там кто-то есть?» — мелькнуло в измученной голове Морица. Он налил водку, поднял рюмку и сказал:

— Ваше здоровье, пан Кудлатый. — Из-за перегородки явственно послышался стон.

— Спасибо и до свидания, — кивнул Кудлатый.

Мориц выпил и встал. Водка тяжело ударила в голову.

Кудлатый поднялся с кровати, подошёл к стене и толкнул её. Появилась чёрная щель. Мориц направился к ней и почувствовал, что его дружески похлопали по спине. Обернувшись, он увидел перед собой старый потрёпанный матросский свитер и уловил запах пропотевшей шерсти. Всей душой хотел он увидеть в эту минуту лицо Кудлатого, но не решился поднять голову. Сделал шаг, и стена с глухим стуком закрылась за ним.

На составленных ящиках сидел Роберт Крушина и курил сигарету. Он встал, протёр глаза и, взяв Морица за руку, повёл, как ребёнка, через лабиринт разбросанного в первом подвале хлама. Мориц несколько раз спотыкался о какие-то бутылки и мотки кабеля, пока не вышел наверх. На улице Банго, возле ворот, он посмотрел на часы: была половина двенадцатого.

…И вдруг вспомнилось: Ганка… Что на это скажет Ганка? Именно это. Самое главное и существенное. Надо же ей всё рассказать и спросить её, пусть она решает, она, которая воплощает в себе всё доброе и справедливое в его жизни.

«Если скажет, чтобы я шёл на суд, — пойду! — вспомнил Мориц о повестке. — Но как сказать? Что сказать? Я должен её увидеть! Должен спросить! Сейчас же! Немедленно!» — пронеслось в его голове.

Он перешёл мостовую, расстёгивая на ходу куртку: было жарко. На трамвайной линии поблёскивали красные фонари ремонтников, укладывавших рельсы. Вскоре Мориц вошёл в пустой зал Центрального вокзала.

— В котором часу последний поезд до Анина? — спросил он дремавшего за узеньким окошком кассира.

— Через пятнадцать минут, — зевая ответил кассир.

— Про-о-о-шу… — заикаясь вымолвил Мориц.

Кассир снисходительно улыбнулся, вынул из автомата билет и взял деньги.

— Пан, сдачу! — крикнул он вслед Морицу. Но тот уже быстро спускался по лестнице. Лежащий внизу вокзал утопал в мерцающем свете притушенных ламп. Тут и там сверкали красные, зелёные и сапфировые огоньки железнодорожных сигналов.

Мориц тяжело опёрся локтями на запертый киоск; перрон был почти пуст, многочисленные пассажиры ожидали последнего поезда. «Собственно, зачем я еду? Куда я еду? — мелькало в голове Морица, мысли плавали в волнах алкогольного прилива и отлива. — Уже поздно. Ганка спит. Я не стану её будить, ей утром на работу. Работу! Куба говорил сегодня, что у него есть кое-что для меня. Надо сказать Ганке… Хватит этих афёр! Послезавтра иду в суд! Поработаю ещё несколько месяцев и всё… Ганка подождёт… Обязательно… Не хочу, не хочу, не хочу… Конец! Больше ничего не буду делать! Даже за пятьдесят… Даже за пятьдесят? Да! Сейчас же ей скажу! Хотя пятьдесят тысяч!..» Мориц охватил голову руками и начал отчаянно биться ею о киоск.

— Ведь у меня есть работа! — громко простонал он, протрезвевший от боли, измученный.

— Поздравляю! — проговорил кто-то рядом заплетающимся языком. — Коллега, поздравляю. Примите мой самые сердечные поздравления… — Мориц обернулся и сквозь дрожащую пелену головокружения с трудом разглядел маленького человечка в распахнутом железнодорожном мундире и круглой, сдвинутой на затылок шапочке. Тот был явно навеселе.

— Коллега, поздравляю, — приветливо повторял железнодорожник. — Труд облагораживает, это цель жизни, оплот… Это… это основное богатство гражданина! Моё искреннее почтение…

Внезапно Морицем овладело безудержное веселье.

— Благодарю, коллега, — он пожал руку железнодорожника. — Какая приятная встреча!

— Позвольте представиться, — торжественно обратился к нему железнодорожник. — Я Сюпка, Юзеф Сюпка из дорожного отдела в Отвоцке. Живу в Анине.