Он никак не мог знать, что Кэтрин не впервой сглаживать неловкие ситуации… или по меньшей мере раз за разом пытаться это сделать. Ему ведь ничего не было известно о неприятных сценах, что ей приходилось выносить, ужиная за отцовским столом, и о том, какая невероятная смекалка нужна, дабы не задеть чересчур ранимые тётушкины чувства либо отвлечь пьяного отца от непристойной темы или неподобающего поведения. Не знал он и того, что она сразу почувствовала его робкое смущение и безотчётно поступила так, чтобы избавить Джека от него.

Лэнгдон знал только, что совершил faux pas[53]. И поскольку преувеличил его значимость, то, как следствие, придал слишком большое значение её тактичному отклику. С облегчением взирая на спутницу, он размышлял, уж не влюбился ли в неё.

— Вы очень добры, — пробормотал он, садясь на своё место. — Разумеется, мне следовало догадаться… мои сёстры никогда не съедают на людях больше одного кусочка… но всё выглядело таким соблазнительным.

— Верно, и вся тяжесть выбора падает на ваши плечи, потому как вы джентльмен. А женщинам так трудно угодить, не правда ли? — слегка подмигнув, поддержала его Кэтрин. — Забудь вы хоть одно приглянувшееся мне блюдо, и я бы обиделась. Вы ничего не забыли — и всё равно я жалуюсь. Но вы же понимаете, это только для виду, — объяснила она, понизив голос. — На самом деле после танцев я всегда так голодна, что, возможно, могла бы съесть всё без остатка… и опозориться в глазах света.

Доверительные нотки заставили мистера Лэнгдона почувствовать себя тепло и уютно. В эту минуту ему захотелось, чтобы они были помолвлены, ведь тогда он мог бы удостоиться чести пожать одну из этих нежных белых ручек, касавшихся его тарелки.

Стараясь говорить с улыбкой, он ответил:

— Всё потому, что нынешние моды созданы для сильфид. Эти греческие наряды предназначены для стройных фей… таких, как вы, мисс Пеллистон. С другой стороны, живи вы во времена Рубенса, вам бы пришлось есть как можно больше.

Он взялся за серебряный прибор и мыслями погрузился в начало семнадцатого века, куда мисс Пеллистон с готовностью последовала за ним. Но вскоре совершенно затерялся в нём, не замечая прочих людей и даже не обращая внимания на собеседницу. Он так и не увидел, что та неодобрительно посматривала на него, время от времени изгибая тонкую бровь.

А в это время соучастник мисс Пеллистон был занят тем, что пытался совершить кражу со взломом.

За несколько часов до того Макс потихоньку навёл о лорде Броуди некоторые справки. Вот откуда ему стало известно, где находится любовное гнёздышко барона. И теперь виконт стоял на тёмной аллее перед тем самым домом, пристально вглядываясь в окна.

Клэренсу Артуру Максимилиану Демоуэри, виконту Рэнду, в жизни не раз доводилось залезать в какое-нибудь здание, минуя дверь. Взобраться по стенам этого дома было не больше, чем детской шалостью. Он не стал колебаться. Ухватившись покрепче за водосточную трубу, виконт нащупал ногой опору между кирпичами и начал подъём. Несколько минут спустя, перелезши через ограду на узкий балкончик, он прижался к стене рядом с французскими дверьми и прислушался.

Как Макс и ожидал, он ничего не услышал. В доме было темно. Очевидно, любовница лорда Броуди решила воспользоваться его отсутствием. Либо её не было дома, либо же она рано легла спать. Макс предпочёл бы знать точно, где она находится, и если всё же спит, то как крепко, но мир устроен так, что нельзя получить всё, чего хочется.

Бесшумно он двинулся к дверям и попробовал отворить их. Двери оказались не заперты… а почему бы нет? Жители лондонского Уэст-Энда придерживаются весьма низкого мнения об умственных способностях воров. Возможно, первый этаж был защищён, что предполагало запертые на ночь переднюю дверь и служебный вход. Очевидно, считалось, что взломщики попадают в жилище, как и все прочие люди.

Макс тихонько отворил двери и на цыпочках вошёл в комнату. Внутри оказалось не темнее, чем на аллее, и глаза его быстро привыкли к полумраку. В тусклом свете ему удалось разглядеть очертания мебели. Он поискал взглядом гардероб и наконец обнаружил его. Ноги сами понесли Макса туда.

И только открыв дверцу шкафа, он обнаружил в своих планах, — если их можно так назвать, — слабое место. Небольшое пространство внутри было занято всевозможными предметами женской одежды. И всё бы ничего. Вот только если кто-то и может на ощупь отличить шёлк или атлас от муслина, то едва ли чьё-либо прикосновение столь чутко, что способно отделить персиковое платье от нарядов прочих цветов. Он тихо выругался.

И в это самое мгновение за спиной у него зажглась свеча, и чей-то голос тихо произнёс:

— Если это сон, то я очень надеюсь не проснуться.

Лорд Рэнд обернулся и обнаружил, что смотрит прямо в дуло пистолета.

Оружие держала в руках хорошенькая брюнетка. Пламя свечи оказалось милосерднее к её чертам, нежели серый дневной свет в Гайд-парке, и, кроме того, нынче она не была столь сильно накрашена. Макс решил, что она довольно красива, хоть и на свой, весьма вульгарный, лад.

Он улыбнулся, не обращая внимания на пистолет:

— Полагаю, вы догадываетесь, почему я здесь.

Обучение в Итоне и Оксфорде не прошло даром. Макс умел сохранять маску безразличия, даже корчась в душе от отчаяния. Сейчас он был вовсе не в отчаянии, разве что чуточку озабочен тем, что оружие, возможно, оснащено спусковым крючком, срабатывающим от самого слабого нажатия, а значит, может случайно выстрелить… ему в лицо.

— Если только я не сплю, — ответила Линнет, так спокойно, словно и она была осведомлена о преимуществах публичного школьного образования. — Если это так, полагаю, мне лучше застрелить вас и покончить с этим, потому что какова бы ни была эта причина, уверена, она не сулит мне ничего хорошего. Либо вы пришли убить меня, либо… — Голос её соблазнительно замер.

— Тогда застрелите меня, — вымолвил его милость. — Какое это теперь имеет значение? Если мужчина не властен более над своим сердцем и не имеет ни малейшей надежды, то неважно, будет он жить или умрёт. Моё сердце, — продолжил он, проникновенно глядя ей в глаза, — принадлежит вам. С тех пор как я увидел вас вчера. Но я не смею надеяться, — он сделал выразительную паузу, но заметив, что пистолет подрагивает, быстро продолжил: — ибо вы принадлежите другому.

Линнет, как и любая другая женщина, не смогла устоять перед поразительным взглядом этих синих глаз. Кроме того, красивый, мужественный лорд появился в её спальне, подобно манне небесной. А она не была столь неблагодарна, чтобы доискиваться до мотивов, коими руководствовалось Провидение.

Она смягчилась, и между ними произошла нежная сцена, подробности которой лучше оставить мемуарам, которые Линнет всенепременно собиралась написать, когда зрелые года начнут цепляться липкими ручонками за её особу и счёт в банке.

Сия сцена вполне могла в весьма скором времени прийти к предсказуемому завершению, — обеспечив таким образом лорду Рэнду ещё одно чёрное пятно на совести, — если бы покровитель молодой женщины не вернулся раньше, чем ожидалось.

Коль скоро джентльмен этот по обыкновению был пьян и потому производил немало шума, его юная возлюбленная не оказалась захвачена врасплох. Спустя каких-то двадцать минут после своего появления Макс вновь перелез через балкон, а Линнет, чья собственная совесть была гораздо чище, чем ей того хотелось, притворилась спящей сном невинного младенца, когда лорд Броуди с топотом ввалился в спальню.

Лорд Рэнд не привык, чтобы его похождения оборачивались провалом. В этот раз он оказался полнейшим неудачником, а теперь напоминал себе, что и само похождение было поспешным и плохо продуманным. Поспешность он ещё мог понять. Но как он собирался выкрасть персиковое муслиновое платье из чёрного как смоль гардероба, стоявшего в не менее тёмной спальне, было просто уму непостижимо. Однако, как Макс убеждал себя, будь у него побольше времени, он мог бы унести всё, что на ощупь напоминало муслин… хотя ему понадобилось бы чертовски много времени, чтобы слезть с верхнего этажа с ворохом платьев.