— Нет, разумеется, нет. Это был просто милый комплимент. Я бы не стала спорить, если бы вы не использовали его в защиту какой-то безнравственной философии… хотя, вынуждена признать, что в нашем мире добродетель вознаграждается не всегда, в то время как порок — очень даже часто. Но вы же знаете, что просто забывчивы, а вовсе не порочны.

— Так, значит, вы позволите сему милому комплименту остаться в силе?

Кэтрин прикусила губу:

— Полагаю, мне ничего другого не остаётся, потому что вы всё так переиначили… ладно, забудем. Вы просто хотели развлечь меня, как и предвещала её сиятельство, и я не имею никакого права упрекать вас за это.

— Конечно же нет. Уверен, Джека Лэнгдона вы не упрекали. Бог мой, да он не меньше десяти минут пел вам восторженные дифирамбы. Правда, тут же позабыл о них и побрёл куда-то в поисках своей книги. Странно, что её не было при нём во время танца. Обычно он с ней, знаете ли, не расстаётся.

— Да, леди Эндовер упоминала, что он чуточку эксцентричен. Однако, его рассказы о персах и мидянах [49] показались мне крайне увлекательными, хотя, боюсь, я не сильна в истории древних веков.

Наконец они достигли зала с огромным множеством расставленных по нему крошечных столиков, за которыми должны были разместиться проголодавшиеся гости. Лорд Рэнд выдвинул стул для мисс Пеллистон. Только она уселась, как он склонился к её плечу и тихо проговорил:

— Уверен, он был слишком поглощён собственной болтовнёй и видом этих прекрасных глаз, чтобы заметить прорехи в ваших познаниях. А если вдруг всё же заметил, то он куда хладнокровнее, чем следовало бы. Ведь вы похожи на цветущую розу.

Мисс Пеллистон и в самом деле изрядно порозовела. Лорд Рэнд на мгновение уставился на неё невидящим взором, прежде чем вспомнил, где находится, и поспешно занял соседний стул. И зачем он только произнёс эту отвратительную лесть?

Теперь он жалел, что предложил посидеть с ней, пока танцуют вальс. Его время настанет только где-то после ужина, в то время как Максу уже не терпелось сбежать из этого зверинца, пока последние крупицы здравого смысла не угасли под натиском этикета.

А между тем, если он не хочет, чтобы у мисс Пеллистон сложилось превратное впечатление, ему лучше перевести беседу в более обезличенное русло.

— Мисс Пеллистон, ваши манеры просто ужасны, — шутливо побранил он.

— Почему? Что я сделала? Уверена, эта правильная ложка, — отозвалась мисс Пеллистон, с некоторой тревогой разглядывая серебряный прибор.

— Вам полагалось сказать что-нибудь остроумное в ответ на мой комплимент.

— Знаю… но мне в голову не пришло ничего даже самого банального, — с досадой призналась она.

— Давайте подумаем вместе. Наверное, вы должны были пригрозить мне своими шипами.

Кэтрин задумалась.

— Шипами… и правда, это кажется вполне уместным. А что насчёт моих глаз? — спросила она, устремив на виконта сверкающие очи.

Лорд Рэнд едва заметно склонился к ней.

— Да, — вымолвил он, раздумывая, почему у него такое ощущение, словно он ступил на зыбкую почву, — ваши глаза прекрасны.

— Это вы уже говорили, — терпеливо напомнила ему ученица. — А что мне следовало ответить?

Он вновь сосредоточился на содержимом своей тарелки.

— Пожалуй, что они достаточно проницательны, чтобы под медоточивыми речами разглядеть горькую правду.

— Звучит весьма похоже на упрёк.

— Нет, если это говорится с улыбкой, и особенно если ещё умудритесь залиться стыдливым румянцем. Так вы вдохновите джентльмена отстаивать чистоту своих помыслов.

Мисс Пеллистон вздохнула:

— Всё так запутанно.

— Да, — согласился его милость, гораздо искреннее, нежели Кэтрин могла себе представить. — Очень запутанно. Однако, я смотрю, вы размышляете, вместо того чтобы есть, а ведь вам нужны силы, если надеетесь танцевать до рассвета. Поговорим о чём-нибудь не столь обременительном? Когда мне стоит быть готовым к тому, что Джемми примется читать лекции о расцвете и упадке Римской империи?

Почувствовав облегчение от того, что беседа наконец свернула с обсуждения её персоны на иной предмет, Кэтрин, отвечая, выказала больше обычно присущего ей самообладания, хотя мыслями витала где-то далеко.

Она ведь уже было подумала, что с приличествующим спокойствием принимает все оказываемые его милостью неожиданные знаки внимания… до тех пор пока он, склонившись, не стал шептать ей на ухо. И тогда она вдруг остро ощутила исходящий от него едва уловимый запах… смесь мыла и чего-то древесного, а ещё сигар и вина.

Посудить беспристрастно, так не сказать, что это было приятное сочетание ароматов, а две последние составляющие и вовсе служили ярким свидетельством мужских пороков. От лорда Броуди всегда смердело табаком, алкогольными парами и бог знает чем ещё, что в сочетании с прочими злополучными привычками оного обычно вызывало у Кэтрин желание оказаться где-нибудь в другом графстве.

Лорд Рэнд, напротив, пробуждал в ней совершенно иной отклик, целую гамму ощущений, столь новых, что она не смогла бы сказать с уверенностью, чем же они всё-таки были. Тем не менее она понимала, что сии чувства решительно нельзя назвать беспристрастными. Покрывающая всё тело гусиная кожа и необходимость сосчитать до двадцати, дабы успокоить сильно бившееся сердечко, никак не вязались с её представлением об эстетичном хладнокровии.

Не считая беспощадной необходимости постоянно сталкиваться с большинством отцовских пороков, Кэтрин вела очень тихую, уединённую жизнь. У мисс Пеллистон никогда не имелось подруг её возраста. В образовании девушки не нашлось места сентиментальности и легкомыслию. И если бы сама она не читала запоем, то, может, так никогда и не узнала бы о существовании такой вещи, как флирт. Все нежные, бесхитростные чувства, что ей доводилось испытывать ранее, были вызваны играми, поэзией и романами и всегда, казалось, принадлежали миру фантазий, не имеющему ничего общего с её собственным уравновешенным мирозданием.

Теперь она начала понимать… безотчётно… Софию Уэстерн, трепещущую от близости Тома Джонса. Это было тревожаще. Нельзя принимать так близко к сердцу каких-то несколько сказанных в угоду слов. Если она не будет тщательно соблюдать здравомыслие, то вскоре возомнит себя влюбленной в каждого джентльмена, имевшего неосторожность ей польстить.

Кэтрин напомнила себе, что лорд Рэнд просто поступал, как принято в таких случаях. Его поведение казалось девушке необычным только потому, что она никогда прежде не видела виконта в подобной обстановке. Макс, очевидно, не предполагал, что она воспримет его замечания серьёзно, иначе не предложил бы обучить её правилам сей игры. И если в настоящее время эта игра казалась угрозой душевному спокойствию, то лишь из-за того, что новые ощущения частенько заставляют чувствовать себя неуютно. Вот когда она овладеет необходимыми навыками, тогда и примется за дело с тем же хладнокровием, что и он.

Не то чтобы Кэтрин намеревалась стать кокеткой. Даже будь она способна настолько поступиться своими принципам, то все равно не смогла бы сыграть эту роль. И выглядела бы совершенно нелепо. Кэтрин отчаянно хотелось отыскать некий безопасный островок между ханжеством и непристойностью… но бомонд никому не предлагал столь твёрдой нравственной почвы. Лицемерие, казалось, было здесь изысканной заменой приличиям, осторожность — неотличима от морали, а правила, похоже, постоянно обходились в угоду капризу.

Но как бы то ни было, так уж устроен мир. Если лорд Рэнд мог столь искусно пролагать путь сквозь эти коварные воды, то не было ни единой причины, по которой то же самое не удалось бы юной образованной леди.

Коль скоро лорд Рэнд всё равно окунулся в беспокойные воды бомонда, то решил, что можно в них немного и поплавать. Весь следующий день он почтительно наносил визиты юным леди, с которыми танцевал на балу. Среди них была и леди Диана, чья маменька засияла, стоило виконту ступить в богато украшенную гостиную.