Карлос кивнул. Гуру с одобрением похлопал его по плечу, и передал последнюю фосфорицирующую палочку:

— Тебе понадобиться свет на самом неприятном участке пути.

— А как же ты?

— Мне свет не нужен, — хищно улыбнувшись, ответил полушаман.

Карлос зашагал в указанном направлении. Он не оглядывался, цель была близка, и, несмотря на уверенность в своих силах и правильности действий, сердце ухало, точно перед выпускным экзаменом в школе. Было здесь что-то такое… всю дорогу в Зону Карлос в той или иной степени полагался на окружающих его людей. Путь его был верным. Он находил поддержку, понимание и дружбу, не похожую на ту, что бывает в запериметрье. Он видел лица людей, измененные жизненными обстоятельствами, но много раз над ними возвысившиеся. Каждый здесь, за кордоном, был личностью. Многие, потеряв себя в запериметрье, обрели свое новое «Я» именно здесь, чего уж говорить? Если он сам, Карлос, проживший на свете ни один десяток лет, сумел измениться до неузнаваемости? Все напускное, точно чешуйки старой кожи, медленно отмирало и осыпалось с него, высвобождая другого человека. Иногда ему даже казалось, что Зона — это такой лепрозорий для души. Сперва она отшелушивает все ненужные, неглавные и гнилые связи с запериметрьем, затем приводит в порядок мысли, ставит на первое место именно те ценности, которые и были там, когда-то в детстве, в полузабытой романтической юности. Таким образом, проказа покидает душу. Не все могут выдержать этот болезненный путь становления. Зона испытывает человека постоянно, хуже любого инквизитора подбрасывает задачки с соблазнительным призом в конце, но только настоящий Сталкер, он же — излечившийся человек, умеет брать не столько, сколько хочется, а столько, сколько нужно.

Наконец, Карлос достиг упомянутого Гуру ручья. По счастью, крыс и других обитателей около него не было. Сталкеру не понравился странный звук, похожий на эхо шаркающих шагов. Но сколько бы он ни вслушивался в шорохи тоннеля — он не повторился. На всякий случай он спрятал фосфорицирующую палочку за пазуху и, затаив дыхание, проделал несколько шагов в кромешной тьме. Все было тихо. Журчал ручеек, сквозняк гудел в проржавевших трубах, и тоннельный гул, неотступный спутник этого неприятного подземного путешествия — больше ничего.

Карлос знал, что если сейчас никто не показался и не выдал себя — это вовсе не означает того, что в этой части подземелья никого, кроме него, нет. Но сворачивать с намеченного пути было некуда, поэтому он решился на весьма странный поступок. Еще раз прислушавшись, он громко и ясно сказал:

— Я всего лишь хочу пройти здесь. Мне нужно выбраться наверх. Если я преодолею весь этот путь, я смогу помочь всем существам, которые живут здесь. Прошу тебя, кем бы ты ни был, пропустить меня.

Ответа не было. Только вдалеке за поворотом прогрохотала одиночная автоматная очередь. Раздался громкий крик ужаса и отчаяния. Карлос мог поклясться, этот голос не принадлежал Гуру. Подземелье наполнилось едким запахом, точно человек угодил в ведьмин студень, сросшийся с жаркой. Сталкер не мог больше оставаться на месте, выставив вперед фосфорицирующую палочку, он побежал.

Вот и земляной лаз, осталось совсем недолго! Здесь пришлось идти согнувшись. Низкий свод тоннеля неприятно царапал плечи, норовил то и дело обсыпать трухой, и хорошо бы здесь ни притаилось никаких аномалий или опасных растений, не то несдобровать, это определенно.

Потолок становился все ниже, оставляя сталкеру все меньше и меньше пространства. Сперва ему пришлось стать на четвереньки, а после и вовсе протискиваться, лежа на животе, толкая себя вперед. Расстояния едва хватало, чтобы работать локтями и коленями, и в какой-то момент, когда последняя фосфорицирующая палочка погасла, Карлоса накрыл самый жуткий за всю его жизнь приступ клаустрофобии.

Ему казалось, что воздух в тоннеле закончился, впереди только тупик, и выхода нет. Он знал, что вернуться назад он не сможет, и точно в подтверждение этого что-то больно кольнуло в плечо. Звуков не было, только его надсадное дыхание и ухающее сердце… и вдруг через все это и комья сыплющейся земли полузнакомый легкий звон, заполняющий все пространство вокруг, наполняющий собою весь мир. Он снова оказался в темном кинозале, как в Зоне-86, на стене была та же самая белая простыня. Только выглядела она обтрепанной. Вся обстановка вокруг напоминала захолустный ДК, который был заброшен уже многие годы, однако, какая-то жизнь здесь все еще теплилась. С помощью старенького кинопроектора показывался фильм.

Кадры вновь представляли собой сюжеты из жизни сталкера, но теперь это был совсем другой ее отрезок.

Вот он в Кузьминках играет на варгане, вот сидит за компьютером, рассматривая музыкальные инструменты. На экране быстро появляются слова: «…хорошо бы у Сереги была такая гитара…». Кадр сменяется другим, вот Карлос в поезде Москва-Киев, на коленях ноутбук, он читает материалы о Зоне, о том, что за кордон бывают экстремальные экскурсии, о том, что на самом деле, здесь нечего бояться. Такой же туризм, как горнолыжные спуски, или сплав по реке. Он закрывает ноутбук и откидывается на сиденье. В нагрудном кармане записная книжка и фотографии брата.

Новая смена кадра показывает его в первый день пребывания в Зоне, то, как меняется его взгляд. Наблюдая за собой со стороны, сталкер отмечает, что его внешность менялась буквально на глазах. За считанные дни вместе со щетиной появлялся какой-то потусторонний, не свойственный ему никогда раньше блеск в глазах. Движения выглядели уверенными, и если вначале фильма фигура его была одной из серых картинок на фоне других пассажиров поезда, то теперь, когда он шагал безоружный, ведомый Тропой, она обрела цветность. Вокруг себя, того, что вышагивал по просторам непонятного кинофильма, Карлос видел легкое оранжевое свечение.

Он видел брата, оставшегося в хижине Болотного Доктора, Гуру, породившего аномалию одним только ему известным образом. Сейчас тот лежал без сознания в просторной коллекторной камере. Наконец, он увидел себя теперешнего, застывшего в узком лазе. На поверхности вставало солнце. Карлос не смог бы объяснить, как, но он чувствовал его лучи, видел красновато-желтую кромку, что позолотила верхушки искореженных радиацией, и выбросами аномальной энергии, деревьев. Видел срывающийся с железных конструкций жгучий пух.

Было в этой неожиданно расцвеченной идиллической картине Зоны что-то завораживающее. Но неожиданно все исчезло, Карлос снова стоял напротив импровизированного экрана, в руках его был готовый к стрельбе автомат. На экран проецировалась застывшая картинка с четвертым энергоблоком и блестящей кромкой солнечного диска, что делало картину похожей на атомный взрыв, и в то же время на необычно яркий новый день здесь, за кордоном.

Палец должен вот-вот лечь на курок. В голове чужая дурацкая мысль: «давай же… СТРЕЛЯЙ!». Но Карлос спокоен, он почти готов к этому, насколько вообще можно быть готовым к атаке контролера. Как в давно забытом фильме, он почувствовал, как сквозь туман видения, продолжил продвигаться вперед со словами: «нет надо мной твоей власти!», но продолжение было иным: «я безоружен, и не собираюсь никого убивать». Пот застилал глаза, неожиданно узкий лаз закончился, и сталкер свалился с метровой высоты на бетонный пол. Боль, вспыхнувшая в локтях и коленях мгновенно смыла последние следы пси-удара. Кинотеатр схлопнулся. Картонные стены разлетелись в разные стороны. Карлос тяжело поднялся. Перед ним «по-турецки» сидел старичок в чалме.

— Милок, — прошамкал он, — здесь нет дороги. Шел нехороший человек, да вот беда, оступился и не дошел. Тебе ни сюда надо, теперь пойдешь по новой колее, вон она слева виднеется, да берегись бледных поганок, больно уж жгучие, заразы. Там и выход будет, как услышишь голос дружка своего закадычного, так, стало быть, и копай…

— Чем копай? — осипшим голосом, выдавил из себя сталкер.

— Да вот же, лопатка… все, что от нехорошего человека осталося.

Карлос, нагнувшись, поднял саперную лопатку, и побрел в указанном старичком направлении.