«Я не виновата, что так произошло, мама…»

Тележка с картофелем тут же была забыта, и перед глазами Алисы встало видение из памяти, в ушах зазвучало признание, слетевшее с губ девушки, которая опустилась на колени у кровати матери. Как же оно было не похоже на признание, брошенное после этого сестре!

«Я не виновата, что так произошло, честное слово, не виновата…»

Воспоминания захватили Алису.

«Он меня заставил…»

Tea сидела, уткнувшись лицом в одеяло, которым была укрыта мать, и копна ярко-рыжих волос рассыпалась вокруг ее головы огненными волнами.

«…Поверь, мама, я не вру… Это правда, честное слово».

Правда!.. Алиса проглотила комок, подступивший к горлу, словно она вновь наблюдала за сестрой, стоявшей у кровати больной матери, слушала ее слова, в которых, как она знала, не было ни капли правды. Tea никогда не была честной по отношению к близким, и тот вечер не стал исключением.

«Он меня заставил…»

Алиса невольно прошептала эти слова вслух.

«…Он угрожал убить меня, если я закричу… Сказал, что, если мне хочется жить, я должна делать то, что он прикажет. О, мама, ты же знаешь, я не стану тебя обманывать».

Это была самая циничная ложь Tea. Алиса как будто снова увидела хрупкую фигуру, выходящую из спальни, лицо сестры, светящееся от удовольствия. Подобная улыбка появлялась у нее на лице всякий раз, когда ей удавалось свалить свою вину за какой-нибудь проступок на другого. Вместе со зрительным образом в душе возникло и новое чувство: жалость к матери, которая теряла последние капли здравомыслия. Эта жалость была смешана с презрением к заведомо лживому признанию сестры.

Разумеется, мать поверила Tea; поверила, что мужчина, якобы изнасиловавший младшую дочь, был совершенно незнаком ей. Если верить признанию Tea, мужчина этот был проездом в их городке, поскольку, несмотря на то что она пыталась его разыскать, чтобы призвать к ответу за недостойный поступок, найти его так и не удалось.

Наклонившись, чтобы взяться за ручки тележки, Алиса окинула взглядом пустынную местность, которая под мрачным свинцовым небом казалась безжизненной.

Незнакомый мужчина!.. Не удалось найти!.. Все это тоже ложь. Сестру не насиловали. Мужчина, от которого она забеременела, был хорошо ей знаком.

Ветер, растрепавший Алисе волосы и бросивший несколько прядей на лицо, будто бы принес с собой звуки смеха. Смеха Tea, которая чуть позже в их общей спальне второй раз излагала свою историю, только теперь уже несколько в иной версии, более соответствовавшей истине. Ее сестра с упоением, без всякой стыдливости описывала, как она ложилась в постель со своим любовником, причем не один, а несколько раз; как они предавались сладостным утехам, которым должно предаваться лишь мужу и жене; как эта игра захватила их с головой.

«…Не могу передать, как это было приятно…»

Лежа в кровати, заложив руки за голову, Tea упивалась своим грехом.

«Если бы ты знала, как его обнаженное тело возбуждает меня; какое это удовольствие — касаться его; как сладостно, когда от желания в твоем теле закипает кровь! О, этот восторг, от которого теряешь разум! Эта всепоглощающая страсть, укротить которую может только его упругая плоть! Ничто не сравнится с желанием, разгорающимся в тебе в этот миг. Когда мы поженимся, будем заниматься этим все время!..»

Однако игра, приносившая им обоим огромную радость, весь этот безумный восторг закончились неожиданно. Tea так и не вышла замуж за своего возлюбленного. В один прекрасный день мужчина, от которого она забеременела, просто сбежал, оставив Tea рожать внебрачного ребенка, ребенка, которого она бросила не задумываясь, как только подвернулся случай. К тому же Tea сделала так, чтобы все посчитали, что матерью мальчика была ее старшая сестра.

А если родится еще один внебрачный ребенок? Пальцы Алисы изо всех сил стиснули ручки тележки. Это произошло не по ее желанию, она не испытала ни восторга, ни наслаждения, и жар в ее теле был вызван разве что страхом. Конечно, это было не похоже на то, что рассказывала ей Tea, но, как и в случае с младшей сестрой, никакого замужества не будет и ни один мужчина не примет на себя обузу отцовства… Просто на земле одним ребенком, не знающим отца, станет больше.

— Мне очень жаль, Алиса, но тут уж ничего не попишешь. Сегодня утром мне передали решение хозяина, и я обязан подчиниться.

Алиса уже успела отвезти свежие овощи в Дипмур-хаус (две мили туда и две обратно), зайти в магазин одежды мисс Гарриет Николс на Хортон-стрит, чтобы отдать блузку, с которой она провозилась до глубокой ночи, потому что ее надо было закончить к сегодняшнему дню, и вернулась домой совершенно без сил. И вот теперь Алиса стояла в комнате матери и смотрела на человека, который принес такие дурные вести. Она знала его, можно сказать, с рождения. Он был одним из тех, кто доставал из-под завала ее отца и братьев, когда на «Снежной» произошел взрыв газа. Он помогал нести их искалеченные тела домой. А сейчас он пришел, чтобы сказать, что они с матерью должны освободить дом.

— Мистер Ричардсон, я не понимаю, — озабоченно нахмурившись, произнесла Алиса, которой показалось, что она ослышалась. — Мы же регулярно платим… И шахте не должны ни пенни.

— Я знаю, но тут дело не в деньгах… Вернее, не в задолженности…

— Тогда в чем же? — От усталости у Алисы не было сил следить за своей речью, поэтому вопрос прозвучал довольно резко.

— Похоже, хозяин пораскинул мозгами и пришел к выводу, что для шахты невыгодно, чтобы люди, не работающие на ней, жили в принадлежащих ей домах.

— Но ведь отец и братья работали на шахте…

Илия Ричардсон взял предложенный чай и сел за неказистый стол, накрытый старенькой скатертью.

— Это всем известно, Алиса.

— После несчастного случая мистер Маршалл сказал, что мы можем оставаться в этом доме до конца жизни. Вы ведь тоже это слышали, мистер Ричардсон. Половина Бут-стрит слышала, как он это говорил.

— Да, слышал, — подтвердил Илия Ричардсон и сделал глоток чая.

Он хорошо помнил это обещание. То же самое было обещано всем семьям, члены которых погибли или стали калеками во время того ужасного случая на «Снежной».

— После смерти отца и братьев прошло уже восемь лет. Восемь лет ни разу не упоминалось, что мы должны покинуть этот дом, так почему же именно сейчас? — Алиса покачала головой, все еще не понимая, как такое могло случиться. — Почему мистер Маршалл внезапно передумал и изменил свое решение?

Ричардсону было непросто сообщить такую ужасную новость семье друга, с которым он полжизни прожил рядом и которого очень уважал, но у него самого была семья. Если бы он отказался выполнить поручение хозяина, его тоже могли выгнать из дома.

— Почему мистер Маршалл так поступает?

Опять этот вопрос! И ему, Илии Ричардсону, нужно на него отвечать. Поставив на стол чашку с чаем, он покачал головой.

— Сам мистер Маршалл не нарушил своего обещания, это все его племянник, наследник… Ты же знаешь, старый хозяин умер неделю назад…

— Но обещание-то его не умерло!

Глядя на молодое лицо Алисы, он видел, какой отпечаток неимоверной усталости наложили на него постоянные заботы о больной матери, постепенно лишающейся рассудка, и маленьком ребенке, прижитом и брошенном ветреной сестрой. Но страшнее физического истощения было видеть страх в этих наполнившихся слезами глазах, страх лишиться крыши над головой, страх оказаться на улице. Вот только, похоже, за этим страхом скрывается и еще что-то, и это что-то страшит Алису Мейбери, вызывает у дочери его погибшего друга еще более глубокий ужас…

— У нас на шахте тоже кое-что поменялось, — вздохнув, начал Илия. — Несколько человек уволили, заявив им, что они уже слишком старые, чтобы махать киркой, а это значит, что люди, проработавшие на шахте много лет, останутся, как и вы, без жилья. Тернеры, которые жили на Бирд-стрит, уже переехали в дом для неимущих, и я не сомневаюсь, что они не последние.