— А у людей?

— Да сунься я к какому-нибудь попу, так он либо кадилом по лбу звезданет и требником в рыло заедет, либо преставится преждевременно, решив, что по его грешную душу пожаловал.

— К представителям церкви тебе действительно лучше на глаза не показываться, но можно же в любом подземном переходе купить…

— Святое слово не продается, — эрудированно парировал черт, начиная находить удовольствие в богословских диспутах, где для его изощренного в игре словами мозга просто-таки бездонный кладезь возможностей.

— Э… Так это… Действительно.

— А зачем платить деньги? — уточнил черт.

— Так ты платишь за бумагу и работу типографии, — нашелся я, — а святое слово, напечатанное в книге, дается бесплатно.

— Бесплатно? — вытаращил глаза нечистый дух, начавший усиленно вживаться в роль ангела-хранителя, в чьи обязанности входит не столько забота о моем теле, сколько о душе. Теоретически. На самом же деле его приставили ко мне наверняка совсем для обратного, ибо по умению заботиться о теле черти вне конкуренции а вот доверить их заботам душу… — Да ты знаешь, сколько на рынке стоит эта книга?! Как несколько художественных романов того же формата. А ты говоришь, бесплатно… К тому же за века нашей неустанной подрывной деятельности в них не так уж и много от первоисточника осталось. Если верить адской пропаганде…

— Ты ей верь побольше, — с иронией посоветовала Ливия.

— Сам знаю. Но вони не бывает без д… Извиняюсь! Сорвалось. Сами понимаете, в каких условиях формировалась моя личность.

— Ни к чему эти споры, — напоминая о своем присутствии, вклинился в диспут Дон Кихот. — У меня Библия всегда с собой, и я могу ее почитать.

— И тебе не стыдно, мне — маленькому и болезненному, угрожать?

— Я слово Божье до тебя донести хотел, а ты… — поднялся на ноги Рыцарь Печального Образа.

— Он так шутит, — заявил я, спеша погасить конфликт.

— Хр-р-р… — раскатистым храпом поддержала меня Яга и перевернулась на другой бок, вызвав возмущенный скрип рассохшейся койки.

Дремавшая у противоположной стенки Леля приоткрыла глаза и, широко зевнув, поинтересовалась:

— О чем спорим?

— Тревожат меня эти речи, — признался Дон Кихот. — Сердцем верю вам безоговорочно — добрые вы, хорошие. Головой тоже понимаю, что люди, посрамившие главного врага человеческого — Сатану, идут к свету, но… речи ваши необычные, волшебство… смущают.

— И это хорошо, — коснувшись его руки, произнесла Ливия. — Прийти к Богу через сомнения куда как труднее, чем верить не задумываясь, но тем крепче будет вера, тем чище твоя душа.

— Спасибо, — поклонился идальго Ламанчский.

Черт открыл было рот, чтобы брякнуть что-нибудь в своем стиле, но благоразумно промолчал. Впрочем, надолго его не хватило. Буквально через минуту, встрепенувшись, он вопросил:

— А ужин по расписанию или как?

— Сейчас приготовлю, — пообещала Ливия.

— Я помогу, — вызвалась Леля, поднимаясь со скрипучей койки, — но нужно принести припасы.

— Сейчас, — вызвался Дон Кихот и загрохотал клюку, ведущему в трюм.

— Черт, — обратился я к начинающему «ангелу-хранителю», который так и не снизошел до того, чтобы раскрыть тайну своего имени.

— Что? — насторожился он. — Ругать будешь?

— Нет. Хочу попросить быть мягче.

— Какой уж вырос, — взъерошив короткую жесткую шерсть на груди, ответил черт. — Это я в детстве белым и пушистым был…

— Я серьезно.

— Ладно.

— Будешь?

— Попробую, — неуверенно пообещал черт. — Вот если бы для надежности сбрызнуть эту договоренность… Кстати, куда это непримиримый прототип терминатора пропал? Втихаря топчет небось припасы общаковые?

Словно в ответ на вопрос черта корабль потряс раскатистый грохот, с которым идальго Ламанчский имеет обыкновение падать с лошади.

— Упал с лестницы, — произнесла Ливия, показав, что я не одинок в своих предположениях.

Раздавшийся за грохотом крик не только подтвердил правильность наших предположений, но и объяснил его причину.

— Демоны!

И снова грохот, но на этот раз значительно раскатистее и продолжительнее. То есть при падении ему пришлось пересчитать ступенек на десять больше.

Выскочив из кубрика, мы едва не сбили с ног Добрыню, спешащего с булавой наперевес на помощь рыцарю.

Из чернеющего провала люка, словно чертик из шкатулки, по пояс выскочил некто с изогнутыми турьими рогами и оскаленной медвежьей мордой, густо забрызганными кровью.

— У-у-у… — завыло лезущее из трюма существо, протягивая к нам свои длинные руки с окровавленными пальцами, капли с которых гранатовыми зернами падают на палубу.

Я потянул из поясной петли свою старую катану, жалея, что оставил в каюте добытый у Кащея Бессмертного меч-кладенец, — но уж больно он тяжел, чтобы его с собой повсюду таскать. Ливия взялась за крестик, шепча молитву Богородице. Добрыня ухватил булаву двумя руками и поднял над головой, ожидая, когда монстр выберется из трюма, чтобы не спугнуть и не позволить сбежать в темное и тесное нутро корабля, где преимущество будет на стороне последнего.

— У-у-у… — Опершись одной рукой о палубу, существо сделало попытку выбраться, но оскользнулось на окровавленных досках и с грохотом покатилось вниз по ступенькам. Пересчитав их своей головой. На палубе остался алеть кровавый отпечаток руки, зловещий в своем символизме.

Не успели мы заглянуть в люк, как из него (прямо не летучий корабль, а какой-то проходной двор) выскочило следующее волосатое, с рогами и выпученными глазами существо. Оно наступило копытом на ногу Добрыне, заставив его разжать пальцы, чем не замедлила воспользоваться булава, беспрекословно подчинившись законам гравитации. Богатырь взвыл, прыгая на одной ноге. Второй досталось не только от копыта, но и от упавшей булавы. Не сбавляя скорости, существо прыгнуло на меня, повалив на находившихся за моей спиной Ливию и Лелю. Мы покатились по палубе, словно кегли, сбитые шаром. И над всем этим безобразием, уперев копыта мне в грудь и заискивающе заглядывая в глаза, стоит Рекс собственной персоной. Это несомненно он; хотя неизвестный изобретатель и попытался загримировать его при помощи капустных листков, веточек укропа и раздавленных помидорин под огородное пугало.

«Как он сюда попал?»

— Дон Кихот! — спохватился я, вскакивая на ноги. С оленем разберусь позже.

Из трюма не доносится ни звука. Видимо, медвежья морда добралась-таки до благородного идальго. Убью!

Отодвинув хромающего Добрыню, я спустился в трюм и в слабом свете обнаружил среди развороченных тюков с поклажей и припасами одинокое бесчувственное тело. Других что-то не видно… Склоняюсь над телом, чтобы рассмотреть получше, но в этот момент Добрынина тень закрывает светящийся над головой прямоугольник люка. Успеваю лишь заметить растущие из головы рога. Значит, не Дон Кихот…

— Что там? — интересуется Добрыня Никитич, пытаясь заглянуть в трюм.

— Тихо как в склепе.

Разложив скомканное одеяло, вывалившееся из распотрошенного мешка, я закатил на него забрызганное кровью с головы до ног тело агрессивного монстра. Он что-то нечленораздельное промычал, но активного сопротивления не оказал. Поэтому, связав концы одеяла узлом, я ухватился за него и потянул упакованное тело к трапу. Под ногами скользко, и при каждом шаге до моего обостренного опасностью слуха доносится густой чавкающий звук. В ноздри бьет резкий запах, неуловимо знакомый и почему-то ассоциирующийся подсознанием с вампирами. Но вместо дрожи в коленках эта ассоциация вызывает удивительное спокойствие, словно гарантия отсутствия этих коварных кровососов.

— Добрыня, брось веревку! — прошу я, поняв, что самостоятельно бесчувственного монстра по ступенькам вертикального трапа мне не втащить.

— Сейчас, — раздается сверху. — Лови!

Затянув петлю поверх узла, я скомандовал:

— Тяни помаленьку.

Вжик… — пропел пеньковый линь, стремительно унося тело вверх.

Бум! — Загудела рогатая голова, с первой попытки не вписавшись в проем лаза.