— Бедняжка, ты небось очень устал!

— Да уж, — рассмеялся он, — есть немного. Ну что ж, я просто хотел проверить, как ты. Помни: если понадоблюсь, я всегда рядом. Договорились? Или звони прямо на пульт. Сразу кого-нибудь вышлют.

— Спасибо, — сказала я. И на этом все?

— Скоро увидимся, — сказал он. — Доброй ночи.

Я положила телефон на стол. Мне было плохо и грустно. Хоть бы предложил заехать после работы, глянуть, как я. Кастрюли я отмыла и готовилась укладываться, чистила зубы в ванной. Я зажгла все лампы в каюте и не выключала радио — пусть заглушает тишину. Тишина — хуже всего, решила я, когда марина засыпает, тьма опускается на Медуэй и слышны только завывания ветра да плеск воды о корпус «Мести прилива», поднимающейся вместе с прибывающей водой со своего илистого ложа. Лишь бы не послышался вновь тот мягкий стук. Если каждую ночь включать радио, кое-как продержусь.

Я выключила повсюду свет и забралась в постель. Радио поставила на таймер, отрубится само в час ночи. К тому времени я наверняка усну. Уплыву на мирных мелодиях «Классик-ФМ», а проснусь уже при свете дня. И никаких чаек, царапающих когтями крышу над моей головой. Никаких шагов на понтоне. Ничто не будет плавать за бортом и биться о корпус.

Я спала и, кажется, видела во сне Дилана. Он перенесся на мою баржу, где никогда не бывал наяву, и сказал мне: «Ты неплохо распорядилась своими деньгами, Дженевьева». Я еще подумала, что, может быть, Фиц платит ему не так много, как мне. Отвозя меня домой с вечеринки, вдруг пришло мне в голову: он злился из-за того, что я загребла кучу денег неизвестно за что. А он-то сколько трудился, присматривал за мной, возил туда-сюда, следил, чтобы я не шлялась, где не надо, и не совала нос в делишки, творившиеся на той же вечеринке, однако заработал вдесятеро меньше, чем я.

Теперь-то я понимаю, что это были грязные деньги. Но тогда я видела в них просто фунты стерлингов, которые собиралась вложить в свое судно. И насчет Дилана я конечно же заблуждалась. В ту пору я заблуждалась почти во всем.

В воскресенье после вечеринки у Фица я спала допоздна. Проснулась от стука в дверь и полусонная поплелась открывать: курьер, еле видный за огромным, тщательно составленным букетом роз и лилий.

Кое-как я втащила букет в квартиру, на кухню, и там прочла карточку. Всего-то: «Спасибо! Ты замечательная».

Я улыбалась, распределяя цветы по вазам. Мне понравилось все, не только заработок. Даже последний танец для Кенни. В конце концов нагота — это всего лишь состояние ума. А потные пальцы, загребущие руки — славный горячий душ смывает все. Не так уж Кенни и противен, — по правде говоря, не будь он настолько пьян, я бы сочла его вполне привлекательным.

Нравлюсь ли я Фицу, гадала я? Не потому ли он пригласил на вечеринку именно меня? Нет же, разумеется, — он хотел угодить гостям, а я его лучшая танцовщица, о чем он уже не раз мне говорил, да и Дилан вчера сказал что-то в этом роде.

Ясно было одно: кому-кому, а Дилану я не нравлюсь. Он даже не смотрел на меня, когда вез поутру домой. Мне припомнилось, как были напряжены его плечи, как он неотрывно смотрел перед собой, словно меня тут и не было. Стало грустно. Мне хотелось, чтобы он смотрел на меня. Хотелось, чтобы он улыбался, глядя, как я танцую. Не знаю, зачем это мне понадобилось. Совсем не мой тип. Молчаливый — если и выскажется иногда, то односложно. Угрюмый малый, одним словом.

Фиц — другое дело. Может быть, если я сумею как следует разыграть свои козыри, прикидывала я, так и денег на желанный побег скоплю быстрее.

Денек выдался на славу, прямо-таки летний: высокое голубое небо над головой, такое яркое, что глазам больно, с росчерками от самолетов и редкими облаками. Все тихо, блестит и переливается река. Тепло, хотя обогреватель давно погас, даже угли остыли. Дверь в рубку поддалась с трудом — дерево отсырело и разбухло. Вот чем надо сегодня заняться, хоть отвлекусь. Снаружи было прохладно, но воздух такой чистый и свежий, что я с удовольствием сделала несколько глубоких вдохов.

Вокруг тишина, похоже, все еще спят. Тихо и на парковке, «транзит» Лайма и Джоанны на месте, «фиеста» Морин и Пэта тоже. Еще одну машину я не признала. Дверь в офис открыта. С виду все как обычно. Я ожидала в эту ночь еще каких-то ужасов, но утро казалось таким обычным, таким хорошим, что я почти устыдилась своих глупых страхов.

Я вернулась в каюту за свитером, а заодно поставила на огонь чайник. Сквозь открытую дверь в салон хлынул теплый воздух, и пар от чайника поднимался облачком.

Я прошлась наждаком по кромке двери, ведущей в рубку, полюбовалась, как кружится и танцует в солнечном луче пыль. Марина между тем оживала. Первой вынырнула Морин с пакетами для покупок в руках. Со своей палубы она окликнула меня:

— Что-нибудь нужно?

— А куда ты едешь?

— На рынок.

— Нет, спасибо! Счастливо!

Она помахала мне и двинулась на парковку.

Дверь стала открываться получше, но еще далеко не идеально. Я прикинула, стоит ли вытаскивать верстак и стругать дверь. Нет, пока можно обойтись. Я снова взялась за работу и, погрузившись в нее, перестала замечать ход времени. Плечи слегка ныли.

С грохотом распахнулась дверь на палубу Джоанны. Донеслась музыка. Я узнала ее мгновенно: «Венера в мехах» группы «Велвет андерграунд». Когда-то — целую жизнь тому назад — я под нее танцевала.

Запахло беконом. Интересно, это Джоанна жарит? Я ненадолго прервалась, хорошенько потянулась, выпила кофе. Он успел остыть, в чашке плавали опилки.

Наконец я закончила работу, в каюте было полно опилок. Сил прибирать не осталось. Я бросила все как есть и направилась к «Крашеной леди». Джоанна как раз выбралась на палубу с тарелкой и кружкой, от которой поднимался пар. Заметив меня, она помахала мне рукой:

— Хочешь? Лайм нажарит.

— Нет, спасибо, — покачала я головой.

— Тогда выпей кофе.

Я спустилась к ним в каюту. Лайм, в джинсах и голый до пояса, трудился на камбузе, встряхивая скворчащую, дымящуюся сковородку. Я с тайным удовлетворением отметила, что беспорядок у них почище моего.

— Доброе утречко, — бодро приветствовал меня Лайм. Сам он выглядел так, будто и не спал.

— Привет, — ответила я. — Ты как?

— Неплохо. Ночка была веселая. Мэнда праздновала день рождения.

— А, — сказала я, отыскала чистую кружку и налила себе кофе из кастрюльки. Молоко добавлять не стала и вышла на палубу.

Джоанна уже уселась там, подставив лицо солнцу и за обе щеки уплетая сэндвич с беконом.

— Говорят, вы славно провели ночь. Мэнда — это кто?

— Сестра, — пробормотала она с набитым ртом.

— А, так вы помирились?

— Другая сестра.

Синяк у нее под глазом уже начал желтеть, и теперь его можно было принять за последствия недосыпа. С реки послышался шум мотора, он все нарастал, а потом пронесся мимо и вновь стал затихать. Солнце приятно грело лицо.

— Этот полицейский вроде бы симпатичный, — сказала она будто невзначай.

Я взглянула на нее: на лице Джоанны блуждала лукавая улыбка.

— Джим Карлинг? Симпатичный. Он мне понравился. Как вы провели ночь?

— По городу шатались. В «Джордж Волтс» заглянули в том числе.

— А вернулись когда?

— Не знаю. Поздно. А что?

— Просто думала, не видели ли вы вчера чего-нибудь. Кого-нибудь. На парковке, я имею в виду.

Судя по ее лицу — никого.

Возвращаясь на «Месть», я заприметила на понтоне Малькольма: он чинил трубу, соединявшую его баржу с центральным водопроводом, колотил гаечным ключом, и грохот эхом отдавался от стен офиса. Лицо Малькольма раскраснелось, на лбу проступили бисерины пота.

Завидев меня, он прервался.

— Плохо дело? — спросила я.

— Думаю, засор, — ответил он. — Напора никакого.

Мне хотелось предупредить его, что, колотя по трубам, он вряд ли решит проблему, но вид у Малькольма был такой несчастный, что я воздержалась от советов.