— Я тоже постоянно лгу, — сказал Бретонне. — Сигарету? Ах да, вы бросили курить. Сколько уже времени? Похвально! У меня никогда не было такой силы воли. Мы лжем на протяжении всего дня, но я открою вам секрет, Киршнер: чем человек умнее, тем труднее ему лгать. Парадоксально, не правда ли? Я гораздо чаще имею дело с идиотами, предлагающими мне распутывать разные клубки. Они умеют цепляться за свою ложь вопреки всякому здравому смыслу, вопреки всякой логике. Поэтому умные люди проигрывают. Так на чем мы остановились? Ах да, на этом глупом шантаже. Вы видите, я сдержал свое слово: я ничего не сказал об этом журналистам. Вы должны доверять мне, Киршнер. Не надо заниматься самобичеванием, нужно раскрыть кому-нибудь свою душу. И не только адвокату.

Адвокат всегда найдет вам извинение, он всегда усиливает ваше самомнение. Послушайте, Киршнер. Со дня на день ваше дело будет передано в службу Национальной безопасности. Вы окажетесь на площади Бово, перед роботами, специалистами с электронным мозгом. Они закроют вас в комнате, в то время как будут допрашивать в соседней вашу жену. Затем они вам скажут, что ваша жена сообщила им сведения, которые на самом деле она не сообщала. После этого они скажут то же самое вашей жене и посадят вас в одной комнате, включив двенадцать микрофонов, чтобы записать каждое ваше слово, сказанное шепотом.

— Причем здесь моя жена?

— Секунду… Вот, смотрите, — сказал Бретонне, достав что-то из ящика стола и бросив на стол.

Киршнер молча протянул руку к пачке сигарет, лежавшей у телефона. Бретонне дал ему прикурить.

— Вы снова закурили? Это понятно, когда нервы напряжены. Я тоже испытал шок, когда увидел это. Возникает масса вопросов, но нам некуда спешить. Как это у вас оказалось? И почему вы сохранили это после ее смерти, вместо того чтобы уничтожить? Почему, сохранив это, вы не передали это нам?

— Почему моя жена передала это вам, не предупредив меня? Ведь это она…

— Она нашла это сегодня утром под стопкой носовых платков, когда вас уже не было дома. Конечно, она могла сначала поговорить с вами или с вашим адвокатом… Но она пришла сюда. Я понимаю, что вам это неприятно. Сейчас я должен вам напомнить, что расследую убийство Кандис Страсберг и что этот обратный билет на голландское судно является одной из основных улик в данном деле. Билет был у вас, и вы скрыли его от следствия. Одного этого факта достаточно, чтобы обвинить вас.

Это был последний эпизод «холодной войны», которая уже в течение пяти месяцев велась между Мартой и Лораном Киршнером. Киршнер приехал на виллу «Эскьер» 16 июля, и он был не совсем таким, как всегда. Марта объяснила это усталостью после дороги или радостью ухода в отпуск. На следующий день она с прислугой отправилась в машине на рынок в Сент-Максим. В «мерседесе» между двумя передними сиденьями лежала обитая кожей коробка для мелких вещей; в ней всегда валялись какие-то проспекты, квитанции паркинга, и Марта очень удивилась, обнаружив в ней почтовую открытку: «Источник Воклюз. Грот Сорг в период полноводья». Она решила спросить у Лорана, откуда у него эта открытка, потом передумала, считая, что это выяснение недостойно ее, и сунула открытку в коробку вместе со своим носовым платочком. Прошло десять тихих спокойных дней между пляжем, прогулками и ужинами на террасе при светящихся буях. Уже год как не было изнурительных бесполезных споров с детьми, которые делали теперь все, что хотели. Не было больше экзальтации от проектов и планов на будущее. Марте исполнилось тридцать девять лет, она была на пятнадцать лет моложе мужа, но старела одновременно с ним. Наверное потому, что любила его.

Сначала она поверила в историю с инжектором, потому что Лоран любил машину, как капитан любит корабль. Он не выносил, если что-нибудь в машине барахлило… В ту ночь ее мучила бессонница, и она вспомнила о почтовой открытке, пытаясь связать ее с инжектором, потом отогнала эту мысль. Может быть, Лоран действительно провел ночь в Ницце в ожидании починки инжектора. Ей не хотелось поддаваться разрушительной ревности, терять равновесие. Когда на следующий день он вернулся, она встретила его очень приветливо, делая вид, что упрекает его за игру в казино в Монте-Карло. Затем с наигранным спокойствием спросила его, не было ли у него свидания с красивой девушкой, словно это льстило ей. Несколько дней спустя, когда Марта возвращалась с пляжа, она заметила Лорана, беседовавшего с молодым хиппи. Она увидела, как он быстро спрятал что-то в карман куртки. Ночью она встала, вышла из спальни и залезла в карман.

Она обнаружила три фотографии, сделанные в Сен-Тропезе, и не могла ему простить того, что он не уничтожил их. Ей легче было бы простить ему измену, чем эти фотоснимки.

Теперь она мучилась не подозрениями, а уверенностью. Она не знала только, стоит ли ей говорить Лорану о том, что она знает. Примирит ли их или окончательно разъединит неизбежно последующая за этим сцена? Она решила посмотреть, чем все это кончится, что он еще выкинет, ее мудрость носила оттенок садизма.

Все утро следующего дня Киршнер висел на телефоне. На заводе дела шли неважно, и он решил сам съездить туда. Марта подумала, что он снова отправляется на свидание.

Лежа на пляже, она думала о разводе, о том, с кем останутся дети, о разделе имущества, о новой жизни, которую она начнет. Лоран будет умолять ее вернуться. Она будет непримирима, а может быть, простит его. В это время Киршнер ехал в своем «мерседесе» в Тулон, а дорога, как известно, лежала через Сен-Тропез.

Оставив «мерседес» в паркинге Нового порта, Киршнер тщетно обследовал все таррасы кафе. Он хотел выяснить, была ли Кандис причастна к шантажу или нет. Он не знал, зачем ему это нужно. Он взял такси и отправился на пляж «Таити», но там Кандис тоже не было. Он нашел ее только в пять часов в баре «У Сенекье» в окружении ее приятелей. Вчерашнего шантажиста среди них не было. Он сделал ей знак отойти в сторону.

Она вяло встала с кресла и пересела в другое, бросив пляжную сумку под стол. Однако при первых же его словах она разразилась хохотом. Он сгорал от стыда, раскладывая перед нею на столике фотоснимки и сопровождая свои действия выражениями, заимствованными у следователя:

— Я хочу знать правду. Я могу все понять, но мне нужно знать правду.

Кандис не стала оправдываться, в этом не было необходимости. Ее смех и преувеличенное веселье ясно доказывали ее невиновность в этом деле. По крайней мене он так подумал.

— Послушай, — сказал он, — забудь об этом. Поедем со мной в Тулон на три дня. Днем ты сможешь посетить острова, а вечером мы встретимся на Пор-Кро или Поркеролле. Если хочешь, мы снимем катер и…

Но она не слушала его. Ее внимание целиком было направлено на столик, за которым сидели ее друзья.

— Извини, — сказала она и встала. — Я сейчас вернусь. Он схватил ее за руку:

— Ты едешь со мной?

— Секунду…

Она отошла. Она долго с кем-то разговаривала и даже смеялась. Он был страшно зол на нее: ему хотелось, чтобы она принадлежала только ему одному и никому больше. И он чувствовал, что она нужна ему, что без нее он ничто, что жизнь не имеет никакого смысла. Он даже не заметил, как стал играть «молнией» ее сумки (значит, он наклонился и поднял ее, положил к себе на колени). Его мозг отказывался участвовать в том, что делали его руки: он быстро рылся в ее документах. Он это понял, когда к столику подошла официантка и окликнула его. Он искал ее паспорт. Мысли начали проясняться в его голове: если он возьмет ее паспорт, она будет нуждаться в нем, он станет ей необходим так же, как и она ему. Но он не нашел паспорта, а нашел только билет на рейс Амстердам — Нью-Йорк. Если он возьмет его, она не сможет от него уехать. А если она согласится поехать в Тулон, он вернет ей билет.

— Это кража, — сказал Бретонне, — обыкновенная кража.

— Это скорее инфантилизм, ребячество. Я говорю это не для того, чтобы оправдывать себя. Это самый нелепый поступок, который я когда-либо совершал в жизни.