В соответствии с полученным из Рима рапортом Кристиан Сольнес видел Страсберг в последний раз в Сен-Тропезе 1 августа.

— Третьего августа я давал концерт в казино «Соссе-ле-Пен», — заявил Кристиан. — Пятого я отправился в Бокэр на местный праздник. Следующий концерт был седьмого августа в Кассисе. С восьмого по семнадцатое еще четыре концерта на побережье. Мы расстались добрыми друзьями. Она сказала мне, что продолжит путешествие.

Со 2 по 7 августа след Кандис полностью обрывался. Ее пребывание не было зафиксировано ни в одном отеле или кемпинге. Но 7-го вечером она появилась на туристской базе «Армельер» в Камарге и провела там два дня. Днем она отправлялась на ранчо «Турьер» и занималась там верховой ездой на лошадях. 9 августа ее след снова обрывается.

11 августа она провела ночь на туристской базе в Маноске, в 137 километрах от Камарги. 13 августа в десять часов утра она купила в газетном киоске на вокзале де Горда газету на английском языке. Владелица киоска сначала указала дату 12августа, но позднее она вспомнила, что это было 13 августа, так как в этот день ее знакомый встречал тестя из Тулона, приехавшего к нему на каникулы.

13 августа след Кандис снова обрывался. Все заставляло думать, что она села в марсельский поезд (кассир на восемьдесят процентов был уверен в том, что продал ей билет именно на этот поезд, прибывающий в Марсель в 17 часов 25 минут). Больше ее никто не видел вплоть до 17 августа, когда ее труп был обнаружен Клодом и Николь Лаплас в Адской долине.

Вечером 13 августа, когда Кандис должна была прибыть в Марсель, Бернар Вокье заполнял регистрационную карточку в отеле «Бово», расположенном на углу магистралей Сен-Ферреоль и Канебьер, в двадцати метрах от того места, где шестнадцать дней спустя будет убит Марчелло Анжиотти.

17 октября судья Суффри вызвал Бернара Вокье в свой кабинет. По случайному совпадению следствие снова занимало в этот день первые страницы газет, но совершенно по иной причине: пресса сообщала о прибытии в Орли некоего Лилиана Дорта, специального корреспондента журнала «Лайф». Дорт, как сообщалось, был известным американским писателем, автором многочисленных романов детективного жанра. В то время как он устраивался в отеле «Георг V», весь Париж широко комментировал его прибытие: одни с раздражением, другие с иронией, но все с большим интересом. То обстоятельство, что американский журналист будет вести следствие частным порядком за счет многотиражного журнала параллельно с французской полицией, вызывало недоуменные насмешки, но будоражило умы. Публика с неослабевающим интересом начала следить за тем, что один хроникер из «Авроры» назвал «интернациональной спортивной встречей». Его юмористическая статья заканчивалась призывом: «Вперед, Франция!»

Приезд американского писателя, однако, не произвел особого впечатления на судью Суффри, который, сидя в кабинете в Тарасконе в ожидании прибытия Бернара Вокье, составлял своим четким почерком докладную записку о деле на его нынешней стадии (для личного пользования).

Лилиану Дорту было сорок три года. Он был невысокого роста (173 сантиметра) и плотного телосложения. У него были светло-голубые глаза, доставшиеся ему в наследство от ирландских предков по материнской линии. От своего отца, израильского портного в Бруклине, он унаследовал курчавую шевелюру, низкий лоб и железное здоровье.

Весь его облик производил впечатление «надежности». Он не любил сидеть и разговаривал почти всегда стоя, немного расставив ноги и опираясь на пятки. Говорил он, как бы выстреливая словами в собеседника, но при этом педантично следя за артикуляцией, особенно когда говорил по-французски. Французским он владел свободно, выучив его в университете, а затем отшлифовав во время многочисленных посещений Франции, страны, которой он отдавал предпочтение.

Испробовав много профессий (страхового агента, посредника по продаже подержанных автомобилей и даже танцора), Дорт начал свою литературную карьеру в качестве хроникера в одной еженедельной газете на западном побережье. В двадцать восемь лет он обратил на себя внимание серьезных критиков, и одна из его повестей была отмечена премией О'Генри, но широкой публике он оставался неизвестен. Надо сказать, что Дорта мало волновала литературная слава, а столкновение с комиссией Мак-Карти в 1953 году окончательно убедило его (унижение и расчет сыграли в этом решении равнозначную роль) в правильности своего выбора. Он посвятил себя «криминальной истории» и любил повторять, что только недалекие люди могут относиться с пренебрежением к детективному жанру, который зачастую не уступает другим по художественной ценности.

Он долго сомневался, прежде чем принять предложение «Лайфа» провести во Франции журналистское расследование убийства Кандис Страсберг. Его латинизированное восприятие жизни не могло не ощущать всей смехотворности своего положения. Однако два аргумента окончательно убедили его. Во-первых, большая часть его гонорара, полученного в качестве путевых расходов и подъемных, не облагалась налогом, а во-вторых, ему предоставлялся случай провести во Франции один или два месяца, не мучаясь угрызениями совести, что он напрасно тратит свое время (потому что это время будет оплачено) и запускает работу (потому что во время своего пребывания он будет посылать в «Лайф» статьи, которые позднее лягут в основу его будущей книги). Итак, он был готов приступить к работе самым добросовестным образом. В его багаже имелись конфиденциальные сведения, касающиеся Кандис Страсберг, и он рассчитывал если не на открытие истины в этом преступлении, то по крайней мере на свой вклад в ее открытие.

26 октября он открыл двери своей комнаты в отеле «Георг V», чтобы принять человека, который просил его об этом сначала в письме, а затем по телефону.

Этим человеком была Даниель Лебег, двадцатилетняя девушка, приятельница Кандис по Вилльфраншу, называвшая себя Карлин. Она была брюнеткой с длинными распущенными волосами. При виде ее Дорт вынул изо рта жвачку и положил ее в пепельницу. Ему было с ней неуютно, скажет он позднее, из-за ее наигранной самоуверенности и «смеси жеманства со скупостью». А также потому, что она была хорошенькой.

Первое, о чем ему цинично заявила Карлин, принимая это за хороший тон бизнеса по-американски, это то, что все свои сведения для «Лайфа» она будет продавать. Дорт в той же грубой манере принял ее условия, оставив за собой право самому определять стоимость информации после проверки ее обоснованности и одобрения его работодателей. Закончив предварительные переговоры, они перешли непосредственно к теме разговора.

— Все задаются вопросом, почему Кандис приехала прежде всего в Вилльфранш, — сказала Карлин. — Я это знаю.

— Я тоже, — сказал Дорт.

Она казалась удивленной. Он быстро продолжал, словно заученный урок:

— Она намеревалась остановиться у подруги своей матери, мадам Сико, проживающей на авеню де Тийель, сто сорок три. Она написала ей о своем намерении, но ответа не получила, так как госпожа Сико проводила июльские каникулы у своих родственников в Монпелье, а свою виллу сдала через посредническое агентство.

— Может быть, вам известно и название агентства? — с иронией спросила Карлин.

— Дюфорель. Недвижимость.

Он не улыбался. Он казался безучастным.

— Вот тогда я и встретила ее, она прожила у меня четыре дня, прежде чем переехала к Марчелло Анжиотти.

При этих словах он улыбнулся, встал и подошел к бару, чтобы налить две рюмки виски.

— Продолжайте, — сказал он.

— Она познакомилась с ним на пляже де ла Скалетта.

— Любовь с первого взгляда?

— Нет, она относилась к другому типу девушек. Я думаю, что он либо навязал ей себя, либо он развлекал ее. А скорее всего и то и другое.

— Почему вы не сообщили это полиции?

— Полицейские меня об этом не спрашивали, это во-первых. А во-вторых, лучше не вмешиваться в дела таких людей, как Анжиотти.