«От ерунды зависит многое…» От ерунды зависит многое — И, верный милым пустякам, Готов валяться я у ног ее Из-за любви к ее ногам. Она, единственная самая,— Душе живительный бальзам, Лишь на нее глядят глаза мои Из-за любви к ее глазам. 1947 Кольцо (Эфиопская шутка) Серый волк придушил овцу, Но недолго жилось стервецу: Резвый конь стукнул волка копытом - И упал волк с хребтом перебитым. Лев голодный бродил по оврагу, Растерзал он беднягу-конягу. Но охотник, отважный и ловкий, Льва сумел подстрелить из винтовки. Не считаясь с умом и талантом, Укусил зверолова тарантул. И овца, что шаталась без дела, Вместе с травкой тарантула съела. Но не видно конца кольцу: Серый волк придушил овцу. 1947 Первое знакомство с Казахстаном Не росли ни яблони, ни липы, Потому что не было воды. Началась потом дорога Рыбы У Аральского и Кзыл-Орды. Рыбок полосатых и усатых Пассажирам продавали тут. На полупустынных полустанках Слышал я, колеса как поют. Ночь прошла — безводная пустыня Засияла солнцем и водой. Началась тогда дорога Дыни Или показалась мне такой. Шумные арыки неустанно Отражали знойные лучи. На холмах зеленых Теплостана Круглые росли карагачи. 1947 Ташкент 1947 года Как жара и холод, свет и тьма, Город резко надвое расколот. Если посмотреть на все дома: Старый город там и новый город. Новый город, словно довод веский Супротив экзотики багдадской. Может быть, он среднеевропейский Больше, нежли среднеазиатский. Вызывали у меня доверье Новые арыки, стены, крыши И великолепные деревья, Те, что этажей седьмых повыше. И совсем, совсем иного сорта Старый город глиняной глуши: Не для красоты и не для спорта На глазах у женщин паранджи! 1947 «Рыба преисполнена доверья…»
Рыба преисполнена доверья К рекам непочатой глубины. Рыба любит хвойные деревья Под навесом теневой волны. Рыба любит клен, березу, липу И сквозь листья — кружево небес. Всякий человек, кто любит рыбу, Должен полюбить зеленый лес! 1948 «Я не люблю, когда слова цветисты…» Я не люблю, когда слова цветисты И строчки перманентно завиты, И облака плывут, как аметисты,— Все это лишь бумажные цветы. Не тот поэт, пронырлив кто и ловок И норовит продать скорее стих, Но точности простых формулировок По формулам природы не постиг. 1948 Белинский Растет на тротуарах лебеда. Лик белокаменной Москвы спокоен: Вокруг пасутся тучные стада, Слетают стаи галок с колоколен. Спешат студенты в университет, Люд разночинный и мелкопоместный… Один недоучившийся студент Живет на чердаке в каморке тесной. Как землю новую, он открывает стих, Не посчитавшись с мненьем эрудитов. Пред Пушкиным ничтожен Бенедиктов, И Кукольник нисколько не велик. Но всякий, кто сегодня знаменит, И завтра сохранит свою известность. Не всякая печатная словесность, Как колокол во времени, звенит! 1948 Волшебник Человек, достойный вполне Аплодисментов всех, Пришел в ресторан и пошел по стене Вверх. Потом прошелся несколько раз По потолку, не, падая вниз,— И люди, великому чуду дивясь, Научно его объяснить не брались. А впрочем, резво о гравитации Заговорили два знатока, Когда человек, достойный овации, Спустился по стене с потолка. Сидела женщина у окна, В обычное платье одета,— И к ней он направился, ибо она Его вдохновила на это! 1949 Вступление в поэму Или так начинается повесть, Или небо за тучами синее… Почему ты такая?.. То есть Очень добрая и красивая. Почему под дождем я мокну, Проходя по затихшим улицам В час, когда беспросветным окнам Непрестанно приходится хмуриться? Никого нет со мною рядом На пустынном мосту Москва-реки, Лишь бросают мне взгляд за взглядом Электрические фонарики. Не имею; ста тысяч пускай я, Но к чему эти самые ребусы? Почему я тебя не ласкаю В час, когда не идут троллейбусы? Эта мысль, хоть других не новее,— Непреложная самая истина, Ибо если не станешь моею, То поэма не будет написана, А останется только вступленье… Надо быть исключительной дурой, Чтоб такое свершить преступленье Перед отечественной литературой! 1949 |
