Дожидаясь рассветного часика
Средь похмельной моей бессонницы,
Я читал блог ходячего классика —
Стихотворца Бориса Херсонского.
Как там в Грузии на фестивале
Среди пальм и столов накрытых
Жирно потчевали хинкали
Знаменитых русских пиитов.
Там в бассейнах плескались форели,
Их ловили, варить несли.
Как увидят, блядь, посинели,
Заливали в уху “Шабли”.
Жрали блюда деликатесные,
Пили весело и легко.
А вокруг их ансамбли местные
Танцевали им “Сулико”.
Их встречали послы и епископы,
Им устраивала там шоу
Прогрессивный поэт тбилисский
Пресловутая Кулешова.
Подливали им “Цинандали”,
Щедро мазали им повидло.
Меня, правда, туда не позвали,
Так как я — бездарность и быдло.
Раньше лишь Евтушенко так где-то
Принимали в Советском Союзе.
И поэтому все поэты
Были в данном конфликте за Грузию.
И не надо о пятой колонне,
Я вам правду открою простую —
Всем известно, кто девушку кормит,
Тот в дальнейшем ее и танцует.
Это ж надо быть негодяйкой,
Чтобы шавкою, полной злости,
Грозно скалится на хозяйку,
Угостившею вкусной костью.
И не то чтоб “Давить их, гадов,
За измену Родине-маме!”
Я к тому, что “Кормить их надо!”,
Как в какой-то старой рекламе.
Я поэт, по мозгов квадратам
Могу жарить похлеще “Града”.
Только, если нету зарплаты,
На хера мне все это надо?
Мне же, блядь, от родимой власти
И стакана-то не налили,
Но сто раз в милицейской части
Оставляли следы на рыле.
Сотни лет поэты с поэтками
Харчевались не очень густо,
Но всегда имели объедки
Со стола царя иль курфюрста.
Отнесись к ним по-человечески,
Заплати по 2000 долларов,
И поэты врагам отечества
Разобьют их собачьи головы.
Мы б эпитеты подыскали
Посильней чем “Мочить в сортирах!”.
Нет, не зря нам товарищ Сталин
Выделял на Тверской квартиры.
А пока вы жидитесь дать бабки,
Господин президент и министры,
Будут русские Гомеры и Петрарки
Сплошь агенты империалистов.
Если уровень жизни поэтов
Вы не сделаете достойным,
Все просрете, также как эту,
Информационные войны.
Где Шурик ездил на осле,
В блокнот записывая тосты,
Там смерть стоит навеселе,
Чтоб ямы вырыть всем по росту.
Где Вицин в лесополосе
Сидел в засаде с Моргуновым,
Спит БТР возле шоссе.
Являясь коллективным гробом.
Легли на цинковые полки
И больше не сопротивляются
Студентки вузов, комсомолки,
Спортсменки, местные красавицы.
Прекрасны древние обычаи,
Их чтут воинственные горцы.
Сказала маленькая птичка:
“Я лично полечу на солнце”.
А я седая, злая шавка
Хуячу по клавиатуре.
Но птичку жалко, птичку жалко.
И я рыдаю, словно Шурик.
Вокруг одни козлы, ващще
Жизнь человеческая похуй
[9],
При Леониде Ильиче
Жилось, конечно, очень плохо…
Простите мою грубость, братцы,
Нам эта фраза всем знакома:
“В моем доме не выражаться!”
Да только нету больше дома.
Грустит в горелом Гори Сталин,
На бирже паника в пизду…
Похоже, скоро нам настанет
Бамбарбия и киргуду.
Не отпускают Бахмину на УДО,
За окнами холодно, ветрено, сыро.
А мы все сидим не то в ожидании Годо,
Не то сообщения о смерти товарища Ким
Чен Ира.
Вы верите в добрые чувства?
Очкастые важные дяди.
Никого они не отпустят,
Но многих еще посадят.
А сколько раз нам говорили,
Мол, совершенно ясно,
Что типа уже в могиле
Комерада наш Фидель Кастро?
А он до сих пор живет
Назло империалистам.
А я ведь родился в тот год,
Когда они свергли Батисту.
На счастье или беду
К недостижимой цели
Полвека по жизни иду
Я в одной шеренге с Фиделем.
Сколько стихов прочитал
Я в поддержку Чили и Кубы,
Сколько ковров заблевал
Я ихним “Гавана клубом”.
Да раньше я склею ласты
Под яростный крик вороний,
А Ким Чен Ир и Кастро
Нас всех еще похоронят.
Не колокол языкастый
По мне прозвенит, а бубенчик.
Обрадуются педерасты —
Одним гомофобом меньше.
Солидные люди скажут: “Издох
Лузер и неудачник.
Злобный, завистливый лох,
Собаке и смерть собачья”.
В каком-то давно забытом году
Все уже это было,
И здорово напоминает пизду
Разрытая свеже могила.
Воткнут по краям из пластмассы цветы,
И, может быть, пару слезинок
У ямы неровной вдруг выронишь ты
На чавкающий суглинок…
