Ни морошки моченой не просил, ни ухи,
Но зато Шахаду сформулировать смог.
Тяжело ты, пожатье чекистской руки,
Вот дозиметром меряют лондонский смог.
На британской земле мусульманский обряд
Над российским конвойником беглым,
И не в цинковый даже, а в свинцовый бушлат
Обряжают лимонное тело.
Над его головой не читают псалтырь,
Только плачут Гольдфарб и Ванесса Редгрейв,
Муэдзин свою песню поет, не снегирь
Да и вовсе не водится там снегирей.
А на кладбище тесном — сплошной Пакистан:
Саркофаг, а не крест на могиле,
Чтобы Лондон Чернобылем новым не стал,
Даже труп обмывать запретили.
И, смотря на весь этот мультикультурализм,
Где слились все народы, традиции, веры,
Я подумал, что есть наша жизнь?
И понял: она есть химера.
Ты ж воронежский парень, пошедший в менты,
К всемогущей Конторе в сыночки,
Ты такой же, как все, ради лишней звезды,
Отбивавший подследственным почки.
Нам сейчас даже трудно представить себе,
Ожидала какая карьера
В сверхдержаве, сидящей верхом на трубе,
Молодца ФСБ-офицера.
Как Наташа Ростова на первый свой бал,
Ты стремился ворваться скорее,
Но Господь испытанье тебе ниспослал
В виде миллиардера еврея.
Словно Фаусту дьявол, тебе, день за днем,
Он лапшу свою вешал на уши.
Интересно, успел ты подумать о нем,
Поглощая последнее суши?
Подполковник! Ты вел себя как гимназист,
Когда шел не своими ногами
На волшебный, заманчивый дудочки свист
Крысолова из города Гаммельн.
Самолет прилетел, ты выходишь на трап,
А внизу тебе рукоплескают
Березовский, загадочно-мутный Гольдфарб
И артист, понимаешь, Закаев.
Александр, дорогой, как тебя развели,
Посулили златые ведь горы,
А когда улетел ты с родимой земли,
Так к Закаеву взяли в шоферы.
Так играет людьми беспощадно судьба,
А реальна лишь честь офицера,
Наша Родина и нефтяная труба,
Остальное же все — химера.
Литвиненко сейчас не лежал бы, как пес,
Изотопом каким-то убитый.
Если бы принимал те доклады всерьез,
Что читали в Москве замполиты.
Что сказать вам о жизни? Етить ее мать!
Пока глотку не сжег мне полоний,
Из нее не устану я громко орать:
Не водитесь с евреями, гои!
Когда часы над столицей
Готовы пробить двенадцать,
Дозвольте к вам обратиться,
Пока не успел нажраться.
Двенадцать без десяти,
Давайте стакан осушим,
Чтоб как-то хоть подвести
Черту под годом минувшим.
Ужасно удачный год
Случился при всем при этом:
Валютой налился Стабфонд
Продвинулись нацпроекты.
И мне вот тут предложили
Написать для журнала “Афиша”.
Как пуля прошла навылет
И напрочь снесла мне крышу.
Придется всю жизнь, наверное,
Мне купаться в деньгах и славе,
Но все же о людях бедных
Мы забывать не вправе.
Не надо французских вин,
Водки родной налей
За тех, кто не кокаин,
А дешевый нюхает клей.
Кто Новый год не в клубе
Встречает, как вы, пидарасы,
А в грязном подземном кубе
В камере теплотрассы.
Не пейте паленой водки,
Не ешьте эстонских шпрот.
И если вам повезет-таки,
Вы встретите Новый год.
Следующий тост за счастье,
Чтоб в наступившем квартале
Как у меня в 5-м классе
Цены на нефть стояли.
Сижу у себя в пенхаусе
И пью “Чивас Регал”,
И только одно мне не нравится,
Кто-то ковер обрыгал.
Итак, поздравляю с Новым…
Весь наш трудовой народ…
(Ох, как пошла хреново
То есть наоборот…)
А в сказочном лесу вот
Никто не блюет на ковры.
Там зайчики танцуют,
И белки, и бобры.
А вот пробежал Микки Маус,
Подарки в мешке понес.
Вернее, он Санта Клаус,
То есть, тьфу, Дед Мороз.
Добавлю еще из бутыли
И тост произнесу,
Чтобы в Новом году мы жили
Все в сказочном лесу.
Чтоб к звездам тянулись ели,
Чтоб танцевали бобры
И чтобы враги не смели
Блевать на наши ковры.
Выходит из избушки
Кабан, а не медвед,
Ведь год наступает хрюшки,
Горячий ему превед!
Еще от меня поздравьте…
(Какое все же говно
Это Асти Спуманте
Иль Папского замка вино…)
И в этот час новогодний…
Ух! Крепка Советская власть!
Я чего-то не понял?
Да ты на кого раскрыл пасть?
Да я щас дам тебе в морду!
Здесь, чай, не фраера…
Короче, всех с Новым годом!
Здоровья, счастья, добра!
