Постом От жизни горестной и бренной, От плотских путанных вопросов Уносит медленный, смиренный… Унылый звон великопостный. Так мало, человеку надо… В окно струится сумрак синий, Глаза святых в сияньи радуг Твердят о горьком счастьи скиний. Твердят о подвиге великом, О кротости и отреченьи… Протяжно «Господи Владыко» На клиросе несется пенье. Но не могу… Не отрекаюсь!… Земли не скину обаянья… И из сокровищницы райской Лишь — не убий — храню в сознаньи. Страстная неделя Тонкий трепет первых дней апреля, В воздухе весенняя свирель И страстная подошла неделя, — Кроткая среди земных недель. Мы — в церквах стараемся молиться, Смотрим, как янтарный воск горит, И кладем к подножью плащаницы Груз сомнений, злобы и обид. Мы — в домах метем, скребем и чистим, Чтоб достойно встретить Жениха, Чтоб войдя, не ощутил Пречистый Горечь пыли, тлена и греха. Мы по улицам, покорные привычке, Суетимся, не жалея сил, Выбирая Красное Яичко Для того, кто дорог нам и мил. Мы — в сердцах с надеждой и смущеньем Страстно ждем, в субботу кончив труд, С вестью о Христовом Воскресеньи Весть о том, что души не умрут. Последняя весна В переулке пустом, тихим вечером вешним Вас нашли распростертой в пыли… Безответною куколкой, гостьей нездешней Осторожно в больницу свезли. У кровати больничной над девочкой бедной Старый доктор в халате сидел, И на жесткой подушке недвижный и бледный Остывающей лобик белел. Тонкий крестик висел на цепочке блестящей, На руке золотилось кольцо… О как трудно найти в жизни путь настоящий… В ридикюле нашли письмецо. «Моя милая мама, прости свою детку, Но судьбы злобных мет не стереть… Я любила… В наш век мы ведь любим нередко И теперь вот должна умереть… Но никто не виновен в развязке трагичной, — Не ищи, не вини, не гадай, — Помолись за меня и в часовне больничной Свою детку одну не бросай. Я часовни боюсь… Увези мое тело, Схорони потихоньку, одна… Ах, весною всегда умереть я хотела И теперь умираю — весна… Да, весною цветы, под цветами могила… Ты сходи к нему, мама, пригрей… Его бедная девочка слишком любила… Но пускай он не плачет об ней. Он женат. С ним остались прелестные дети, Пусть для счастья детей он живет… Моя бедная мама, одна, ты на свете, Твоей детки никто не вернет…» У заутрени
В черном небе кресты золотые, Огоньки на литых крестах… Окна храма мечтой залитые, Завитые в цветных лучах. Тихо ветви склоняют деревья И далеко несется зов, Зов пасхальный, могучий, древний Христианских колоколов. Он гудит на двух рокотах низких Где — то там в вышине небес. Подголоски лепечут близко Быстрой дробью: Христос Воскрес! Всюду головы, головы, плечи, Ночь и площадь и тесный храм… Алый отблеск бросают свечи Подбородкам и волосам Набегающий ветер волнами Гонит всхлипы живых полей, Разрывает святое пламя И уносит от фитилей. Точно толпы калик перехожих Собрались мы с больших дорог… Наша радость на грусть похожа… Жив — ты? Жив — ли наш русский Бог? Крепнет хор светлым гимном победным И свечей полыхает лес… Для бессчастных больных и бедных, Для бездомных Христос Воскрес. Летний ресторанчик Над рекой ресторанчик убогий, На спех сбитый досчатый помост, По волнам стелет месяц двуногий Серебристый трепещущий мост. Гром посуды и пьяные лица, Крики, ругань, журчанье воды, И взлетают как крылья у птицы Весла лодок, теснящих ряды. Жмутся парочки к залитым стойкам И стаканом звенят о стакан, Пляшет грузно, развязно и бойко Черноглазый лукавый цыган. И цыганочка, подросточек хилый Каблуком по настилу стуча, С вечной песней о бросившем милом Тешит бусы дрожаньем плеча. Эти хрупкие смуглые плечи, Подудетская, плоская грудь… Нищетой и бесправьем отмечен Ее женский нерадостный путь. Но в дешевой, захватанной раме Взмах ресниц торжествующ и горд, Треплет шаль, как призывное знамя, Вольный ветер кочующих орд. И в такт душу хватающей муки Режут воздух быстрей и смелей Исхудалые, темные руки, Точно стебли степных ковылей. А у входа, в песок грузя ноги, Праздных зрителей топчется хвост, Пока меркнущий месяц двурогий Гасит в волнах проброшенный мост. |
