Горькие пути Стакан, таблетка веронала, Записка с парой бледных строчек: — Я умереть хочу, устала… И все. Нельзя сказать короче, И утро зимнее печально Под песнь унылую метели Скользит лучом в убогой спальне По узкой девичьей постели. А на постели стынет тело… И ротик ружем подрисован… Скажи, ты этого-ль хотела, Заботы дней прервав сурово? Пять-шесть подруг пойдут за гробом, Венок на черно-белой ленте Положит к снежному сугробу Любви случайный друг — студентик, Понуро встанет у березки, Крестясь прижмет три пальца к груди, А на соседнем перекрестке Другую встретит и забудет. Быть, может, мальчик бесприютный, Без Бога, дома и отчизны, В порыве горести минутной, Как ты, как ты уйдешь из жизни. Наш молодняк от доли нищей, В пути теряя рано силы, Уходит в жуткий мрак кладбища, Под свод безвременной могилы. Воспоминанье Неширокая лента пляжа И широкий простор реки… Скоро ночь синей дремой ляжет В остывающие пески. И под шелест, под плеск и вздохи, На скамеечке — я и он, — Собираем святые крохи Позабытых давно времен. Точно надписи на могиле, Имена дорогих нам мест, Где мы порознь когда-то жили И поставили вместе крест. Запоздавших увозит катер, Полон тайны ночной Харбин, Тихо Сунгари волны катит В гаолянах чужих равнин. Ночь мечтой и загадкой манит… Это Сунгари или нет? Не другая-ль река в тумане Нам струит серебристый свет? Не другие-ль в сплошном сияньи Всплыли зеленью острова? Не тревожьте воспоминанья… Не услышит наш зов Нева… По китайскому календарю Бирюзой и золотом пронизан, Выткал август пышные ковры, И цветов сверкающая риза Сетью радуг блещет и горит. Никогда так прочен и роскошен Не казался летних дней наряд. Георгин все царственнее ноша, Табаков таинственней обряд. И влюбленней радостная алость Красных роз и розовых гвоздик… Но я знаю, лето вдруг сломалось, — Этой ночью слышала я крик. Пронеслась над зарослью садовой Черных птиц сплошная пелена, И зловещей, страшной и багровой Поднялась ущербная луна. Этой ночью бились в диком страхе Бабочки в оконное стекло И на клумбе, как на тайной плахе, Белых астр созвездье расцвело. Этой ночью в сочных ветках вяза Первый лист поблекший изнемог, Этой ночью лето кто-то сглазил И на гибель черную обрек. Утром ходя, шумен и несносен, Мел дорожку, щурясь на зарю, И сказал, что наступила осень По китайскому календарю. Отъезд
Осенний ясный день на ржавых листьях блещет И тополь клонится, как обветшалый стяг. Стою, хожу, сижу, укладываю вещи, И маятник в часах кивает мне: Так… Так… Я в этих комнатах немного старомодных Оставлю часть души, живую часть души… Звенит стекло в руках дрожащих и холодных, И маятник в часах торопит: поспеши… Смешные, голые, ободранные стены, Рогожи, ящики, веревки, сундуки… Другие, новые нам явятся на смену И слезы о былом бессильны и жалки. Цветные тряпочки, измятые бумажки, — Из ящиков стола ненужный старый хлам… Бесстрастная судьба идет походкой тяжкой, Свершая свой обход по избам и дворцам. И маятник в часах звучит, как грозный молот Вперед, вперед, вперед… Но что там впереди? Вот этот шелковый комочек был приколот И звался розою когда-то на груди. Оранжевый листок, похожий на образчик, Любовным пламенным, горячим был письмом… Жизнь прошлое сметет небрежно в сорный ящик, И станет сир и пуст нас приютивший дом. А в томике стихов, свалившемся под столик, Где туфли рваные и зонтичная жердь, Какой-то символист, отпетый алкоголик, Сказал — отъезд похож на маленькую смерть. Под сиренью Пятнадцать лет не получала писем И потеряла к прошлому пути, А ведьма жизнь заржавленною спицей Спускала петли… Не найти… И вдруг восторг нежданного подарка… В саду цвела лиловая сирень, Открытку принесли с французской маркой В сияющий весенний день. Какой-то портик и листок аканта, Венчающий красивый взлет колонн… Париж — Харбин… Две доли эмигранта, Часовни наших похорон. Вновь прошлое протягивает руки, Встают черты печалью стертых лиц, Пятнадцать лет, пятнадцать лет разлуки, Пятнадцать вырванных страниц. Те юноши — в мундирах, в ярких формах, Бродяги, нищие, шоферы, кучера, Те девушки с надрывом семьи кормят, Склонившись над иглой с утра. Те дети — выросли без света и причала, Красавцы обратились в стариков… И на открытку солнце осыпало Кресты сиреневых цветков. |
