В осенний тихий день, когда свод листьев редок

И солнце золотит жнивье седых полей:

О если-б полететь, — мечтал наш дальний предок

Следя завистливо за стаей журавлей.

И пленник молодой во тьме средневековья

В тюремное окно глядел на взмах орла

И бледное лицо горело буйной кровью:

— Свободу, он молил, и мощных два крыла.

Влюбленные в саду, целуясь, наблюдали,

Как в розах с мотыльком играет мотылек…

Лететь, лететь вдвоем, не ведая печали,

Порхая радостно с травинки на цветок.

А в алтаре монах, склоняясь в час заката

И слыша ангелов таинственный полет,

Шептал: — Дай крылья мне, о Ты, чье имя свято,

Чтоб в небо улететь, грехов откинув гнет.

Молитву чистую услышал некий гений…

На человечество взглянул он с вышины

И страстные мольбы десятков поколений

Взметнулись светочем и в плоть облечены.

Да, крылья ангелов, мечта земной юдоли,

И крылья мотыльков, орлов и журавлей.

Они у нас в руках, покорны нашей воле,

В могучих рычагах воздушных кораблей.

Они у нас — моря, леса, луга и горы,

Селенья, города… Они у наших ног.

Распахнута тюрьма, отброшены заторы

И человек взлетел, как птица… И как Бог…

Взлетел в лазурь небес и властно грудь расправил,

Взвился к немым звездам, сверкающим во мгле…

О вспомни, вспомни тех, кого ты здесь оставил

На обездоленной и страждущей земле.

Раздался жуткий звон… И в зареве кровавом

Пылают житницы, посады и дома…

Что сделал ты с мечтой? Что сделал ты со славой?

С короной благостной победного ума.

Царит всевластно смерть и в вихре разрушенья

Все гибнет, падает, в обломках Реймский храм…

И с криком вороны, слепые духи мщенья

Несутся тучами по огненным следам.

А он, шептавший нам заманчивые сказки,

Подслушавший мечту, повеявший весной,

Святому воинству дав дьявольские маски,

Он был ли ангелом? Он был ли сатаной?

Гребни волн барашками курчавятся,

Пена брызг алмазами горит,

Сунгари, сердитая красавица,

Изменила свой обычный вид.

В знак тревоги ловко и уверенно

Подняли на пристани шары,

Жмутся лодки к берегу растерянно,

Выходя поспешно из игры.

На шаланде под квадратом паруса

Мы плывем испуганно назад,

И о мачту треплет ветер яростно

Бахрому бесчисленных заплат.

Мы плывем, то килем дно царапая,

То волне взлетая на хребет.

Чей-то пес, визжа, скребется лапами,

Обнимает спутницу сосед.

И, багром скользя по борту узкому,

Кормчий наш китаец молодой,

Напрягая бронзовые мускулы,

Пассажиров брызгает водой.

И я знаю — в час заката алого

Это он вдоль Нильского русла

Плыл к той пальме, где под опахалами

Клеопатра избранных ждала.

У подножья елочки потушенной

Горько плакал старый рыжий Мишка,

Вытирал слезинки лапкой плюшевой,

Брызгал на мохнатую манишку.

Хохотали шарики стеклянные,

Шелестело золото орехов,

И дрожали жалобы нежданные

В серебре струящегося смеха. —

Раз в году в окошко небо синее

Вижу я под яркой сидя елкой,

Остальное время в нафталине я

В сундуке лежу за книжной полкой.

Ах, в каком невыразимом горе я,

Пронеслись года неслышно мимо,

И теперь я только бутафория,

И теперь я только пантомима.

Я сижу, склонясь к стволу еловому,

Хлопья ваты с веток никнут грустно…

Жизнь идет теперь совсем по новому,

Изменили реки свои русла.

Раз в году и то лишь только издали

Друга сердца вижу мимоходом,

Сколько люди лишних правил издали, —

Он мне дальше с каждым новым годом.

Стыдно с Мишкой взрослому здороваться,

Стыдно детство вспомнить в дружбе старой,

Над губой, как углем нарисована

Усиков пробившаяся пара.

Раз в году тебя, мой мальчик, вижу я,

Спали вместе мы в одной кроватке,

Целовал ты морду мою рыжую,

Угощал бисквитами и сладким.

А теперь какую-то двуногую,

Прижимаешь с радостью горячей,

И тебя ни капельки не трогает,

Что под елкой друг забытый плачет!

Солнце село над кольцом строений,

Зимний вечер благостен и мирен,

Тонкий дым сжигаемых курений

В окнах фанз и у камней кумирен.

В синих плошках клейкие пельмени,

Убраны дракончиками нары,

И цветы и звери в пестрой смене

Женских курм расцвечивают чары.

Но внезапно отдых благодушный

Оглушает громом канонада,

Роют снег фонтаны искр воздушных,

Ленты улиц, точно жерла ада.

Что-ж не слышно жалоб или стонов?

Дружный хохот воздух оглашает.

Как созвездья дальних небосклонов

Огоньки фонариков мелькают.

Не страшат ни свисты, ни раскаты,

Ни ракет оранжевые мушки,

И гремят с заката до заката

Частой дробью шумные хлопушки.

Добрым людям взрывы не опасны,

Их боятся только злые духи,

Шепчут глухо быстро и бесстрастно

Заклинанья древние старухи.

И, покончив с традицьонной встречей,

Объятые праздничным туманом,

Коротают новогодний вечер

И хозяева и гости за маджаном.