— Послушай, Эш. Эшли, ты мне сказала. Только что. Ты… мне… сказала.

Опустив глаза, Эшли помотала головой.

— Не надо так со мной, Уилл. — Тут она испустила звук, который вполне можно было бы счесть смешком, не будь в нем такой грусти. — Ты так заморочил мне голову, что я даже могла бы тебе поверить.

— Эшли…

Внезапно она снова на него посмотрела, решительно встречая его взгляд.

— Что ж, раз ты знаешь про Тэсс, тогда ты также знаешь и про то, что случилось со мной. Скажи, Уилл, как давно ты уже об этом знаешь?

Он мог лишь молча на нее взирать. Во рту у него совсем пересохло, а горло так сжималось, что туда уже с трудом проходил кислород. В уголках глаз начали скапливаться слезы, но Уилл поскорее их оттуда смахнул. Он не мог ответить Эшли, вообще не мог с ней заговорить.

Ее голос понизился до какого-то бумажного шелеста.

— Мне пришлось сделать аборт. Они тебе об этом не рассказали? Те, кто решил, что им можно поделиться секретами? Но у меня остался шрам. Все всегда удивляются, когда мы с Эриком говорим, что хотим иметь детей, — что ж, вот тебе и ответ. Мы просто не можем их иметь.

Эшли покачала головой.

— Я знаю, мне следовало тебе об этом рассказать. Тебе, если вообще кому-то. Но я дала обещание. И мне всякий раз казалось, что не время и не место тебе все это выкладывать.

Оливия. Роза. Так звали трехлетних дочерей-близняшек Эшли и Эрика. Оливия и Роза. Уилл совершенно точно это знал. Он держал малышек у себя на руках. Дома у него были их фотографии. Однако теперь он также знал, что этих фотографий там больше нет — как больше нет в его записной книжке и адреса Майка Лейбо. Потому что Майк Лейбо был мертв.

И дочери Эшли никогда не рождались.

Карты снова тасовались у него в голове, но теперь уже одна из них разыгрывалась. Формировалась некая модель. Сквозь туман своего страха и бешеного сердцебиения Уилл видел, как это происходит. А затем что-то щелкнуло у него в голове. Звук этот отозвался у него в ушах, как порой бывало с сердцебиением. Больше всего он напомнил Уиллу резкое шуршание разыгрываемой карты, когда ее цветистым жестом сдергивают с верха колоды.

Всего этого никогда не происходило.

Но отныне все это считалось случившимся.

И теперь Уилл понял. Все это было не у него в голове. Он вовсе не был шизофреником, страдающим навязчивыми галлюцинациями. «Не забывай» — гласила записка. Хотя Уиллу совершенно не хотелось о ней думать, ему пришлось признать некую непрямую связь этой записки с той эфемерностью, которая вдруг стала свойственна его воспоминаниям. И теперь стена рухнула у него в голове — стена, которую Уилл сам воздвиг из угрызений совести и страха, используя те самые навыки, которые он так капитально хотел забыть. Впервые за многие годы воспоминания, спрятанные Уиллом от самого себя, вернулись. Вместе с ними вернулась правда о нем самом и о ткани того мира, который он пожелал больше никогда не вспоминать.

На части распадался вовсе не рассудок Уилла, а магия. Темная, жестокая магия.

В свое время Уилл воспользовался этой магией, чтобы заставить себя забыть. Теперь же кто-то опять ее применял, искажая его реальность. В результате шока, испытанного Уиллом, вуаль забывчивости, наброшенная им на свое сознание, оказалась сорвана.

Тайна имелась не только у Эшли.

Октябрь, второй класс старшей средней школы…

Точно пчелиный улей, столовую средней школы Истборо оживляло непрерывное деловитое гудение. Грохот под носов и тарелок, а также шипение пара, что доносилось с кухни, оказывались всего лишь белым шумом для доброй сотни одновременных разговоров. Дежурные по столовой патрулировали помещение, расхаживая по проходам между прямоугольных столов и уделяя особое внимание круглым столикам по краям колоссального зала — самым желанным местам, где всегда сидели ученики выпускного класса.

Уилл Джеймс сидел в третьем ряду прямоугольных столов, в самой середине того участка столовой, который всегда напоминал ему фильмы про тюрьму. Справа от него Кейтлин и Эльфочка шепотом обменивались какими-то сплетнями. Ник Акоста и Брайан Шнелль как раз усаживались напротив него, пристраивая подносы на стол. Сегодня всех кормили вареными маникоттами, пищей предельно легкой, по сути макаронами с сыром, но по крайней мере съедобной.

Ник наклонился над столом, хмуро глядя на Уилла.

— Мы что, должны с этими мудаками сидеть?

Уиллу не требовалось спрашивать уточнения. Упомянутыми мудаками были Грег Беллини, Чак Веселовски и еще несколько их придурочных приятелей из хоккейной команды. Сами по себе не все они были так уж плохи но, болтаясь вместе с Беллини, превращались в сущих мудаков.

— Не обращай внимания, — сказал ему Уилл. — Не так просто найти столько свободных мест по соседству.

Ник закатил глаза.

— Вот мудаки! — Он ткнул вилкой маникотты, запихнул немного себе в рот, а затем повернулся к Эльфи и Кейтлин, открывая рот и демонстрируя им пережеванный комок в красном томатном соусе. Девочки вздохнули и продолжили оживленный разговор, зато Ник и Брайан расхохотались. Уилл лишь покачал головой. Ник всегда был рад посмеяться над любой ерундой.

Тут-то Беллини и допустил ошибку. Он заприметил комок пищи во рту у Ника.

— Эй, Акоста, — крикнул Беллини от своего стола. — А я тут кое-что про тебя слышал. Говорят, ты можешь все, что угодно, в рот взять.

Уилл оцепенел. Девочки дружно умолкли. Все они посмотрели на Ника, который лишь ухмылялся, демонстрируя Беллини все тот же красный комок пищи. Невысокий курносый хоккеист сидел по диагонали через стол от Ника, и ему прекрасно все было видно.

— Долбаный недотепа, — процедил Беллини, с ухмылкой оборачиваясь на одного из своих дружков, который тут же презрительно захихикал. — Вошь футбольная.

Уилл начал было вставать, но Ник бросил на него предостерегающий взгляд. Не переставая ухмыляться, Ник этим взглядом дал ему понять, что это его шоу и что он не хочет, чтобы Уилл вмешивался. Порой казалось, что Ник всегда готов поделиться мудростью с другими, но никогда не способен приберечь достаточное ее количество для себя.

По-прежнему улыбаясь, пока Беллини возвращался к разговору со своими дружками, Ник отломил небольшой кусочек итальянского хлеба, что лежал на блюде. Затем он прицелился и щелчком пальца выстрелил этим кусочком точно в Беллини. Кусочек хлеба угодил мелкому бульдогу в щеку, и Беллини так хлопнул себя по физиономии, как будто его комар укусил.

Затем он дикими глазами воззрился на Ника.

— Твое счастье, что на нем было соуса, — еле слышно пробурчал он.

Двое парней впились друг в друга взглядами. На лице у Ника почти маниакально сияла прежняя ухмылка. Он отломил еще один кусочек хлеба, окунул его в соус на своей порции маникоттов и выстрелил еще раз. На сей раз кусочек угодил Беллини в рубашку, оставляя там красное пятно. Все вокруг того стола дружно ахнули, и Уиллу показалось, будто во всей столовой ненадолго воцарилась мертвая тишина. Ясное дело, это была сущая нелепость, ибо от силы десятка полтора учеников действительно уделяли внимание разыгравшейся сцене. Просто у Уилла вдруг сделалось что-то с ушами. Или с головой.

Беллини встал и попятился от стола, с тупо разинутым ртом разглядывая пятно у себя на рубашке. Когда хоккеист поднял глаза, чтобы гневно взглянуть на Ника, ноздри его разувались, и он чуть ли не трясся.

— Ладно, идем, засранец. Сейчас я тебе морду набью.

Уилл почувствовал, как у него защекотало загривок. Он встал одновременно с Ником. Беллини и Ник находились по разные стороны стола, а потому начали двигаться к концу ряда. Уилл встал у бульдога на пути.

— Почему бы тебе не сесть? — предложил ему Уилл.

Беллини осклабился. Он был на полфута короче любого из сидящих за столом парней, а Уилл был из них самым высоким.

— Дождись своей очереди, пацан.

В воздухе буквально потрескивало напряжение и неминуемость скорой драки. Злобные намерения волнами катились как от Беллини, так и от Ника. Уилл чувствовал эти волны, такие же тяжелые и наэлектризованные, как влага и статика в воздухе перед самой грозой. Ему страшно хотелось треснуть Беллини мордой об стол.