— Богъ знаетъ, что ты выдумываешь, Брискетта! сказалъ Гуго.

— Подожди! ты увидишь, что наши знатныя дамы совсѣмъ не такъ глупы!… Какъ только я кончила эту тираду — а ужь сколько увлеченія, сколько огня я въ нее положила, еслибъ ты слышалъ! — графиня де Суассонъ нагнулась къ зеркалу…

— Послѣ твоихъ разсказовъ, мнѣ почти хочется узнать его… человѣкъ, такъ искренно влюбленный и сохраняющій такую вѣрность той, кого любитъ… вѣдь это большая рѣдкость!… я, пожалуй, прійму этого оригинала…

— А я именно на это и разсчитывала, Гуго… Развѣ когда-нибудь женщина могла устоять противъ любопытства, да еще когда затронуто ея самолюбіе?

— А когда жь, ты думаешь, прекрасная графиня дастъ мнѣ аудіенцію? спросилъ Гуго, который не могъ удержаться отъ смѣха.

— О! навѣрное скоро; завтра, сегодня же вечеромъ, можетъ быть.

— Ба! ты думаешь?

— Она попалась на удочку, говорю я тебѣ! Пропади мое имя Брискетты, если ее не мучитъ ужь нетерпѣніе испытать силу своихъ прелестей надъ твоей неприступностью…

Брискетта подвинула свое хорошенькое личико на вершокъ отъ лица Гуго.

— Сознайся самъ, продолжала она, что для такой неопытной дѣвушки я, право, недурно вела твои дѣла.

— Сознаюсь охотно.

— Но теперь, не выдай же меня, ради Бога! Постарайся особенно получше разъиграть роль влюбленнаго.

— Это мнѣ будетъ тѣмъ легче, возразилъ Гуго съ глубокимъ вздохомъ, что ничто не заставитъ меня забыть ту образъ которой наполняетъ мое сердце!

— Что такое?

— Я говорю, что мнѣ стоитъ только говорить просто, непринужденно, чтобъ оставаться вѣрнымъ своей роли… Да! твоя рекомендація очень облегчаетъ мнѣ эту роль!

— Ты, влюбленъ — искренно?

— Увы! да.

— А! измѣнникъ! И ты ничего не говорилъ объ этомъ?

— Но судя по тому, какъ ты объ этомъ говорила, я думалъ, что ты и сама знаешь…

— А кого это, позвольте узнать, вы такъ пламенно обожаете?

— Графиню де Монлюсонъ.

— Крестницу короля! Чортъ возьми! графъ де Монтестрюкъ, вы таки высоко цѣлите!

— Я только послушался твоего совѣта, Брискетта.

— Въ самомъ дѣлѣ, такъ, продолжала она, разсмѣявшись; прости мнѣ минуту неудовольствія при вѣсти, что у тебя въ сердцѣ ужь не я! Но теперь, когда ея сіятельство обергофмейстерина королевы въ такомъ именно расположеніи духа, въ какое мнѣ хотѣлось принести ее, смотри — не поддавайся, ради Бога! стой крѣпко!

— Противъ чего?

— Какъ! такъ молодъ еще, а еще при дворѣ!… Но, дружокъ мой, вѣдь ты запретный плодъ для Олимпіи!… понимаешь? Что ты такое, въ эту минуту, какъ не яблоко о двухъ ногахъ и безъ перьевъ. Зазѣвайся только… и тебя съѣдятъ живымъ.

— Ты меня пугаешь — и для этого-то ты такъ проворно взялась пронести меня въ рай?

— Иди теперь и да руководитъ тобой самъ дьяволъ!

Брискетта хотѣла уйдти; Гуго удержалъ ее и спросилъ:

— Ты забыла мнѣ сказать, что ты здѣсь дѣлаешь и чѣмъ ты считаешься при графинѣ де Суассонъ?

Брискетта встала и отвѣчала важнымъ тономъ:

— Я состою при особѣ ея сіятельства… Ты имѣешь честь видить гередъ собой ея первую горничную… ея довѣренную горничную…

И, присѣвши низко, продолжала:

— Къ вашимъ услугамъ, графъ!

Все устроилось, какъ говорила Брискетта.

Она передала Гуго записку, которой его извѣщали, что онъ будетъ принятъ въ тотъ тотъ же вечеръ на игрѣ у королевы, гдѣ онъ будетъ имѣть честь представиться обергофмейстеринѣ ея величества. Маркизъ де Сент-Эллисъ долженъ былъ только позвать его. Остальное пойдетъ само собой.

Въ назначенный часъ Монтестрюкъ явился на пріемъ у королевы. Сперва онъ преклонился по всѣмъ правиламъ придворнаго этикета передъ ея королевскимъ величествомъ, а вслѣдъ затѣмъ маркизъ де Сент-Эллисъ подвелъ его къ обергофмейстеринѣ.

— Графъ де Шаржполь желаетъ имѣть честь быть вамъ представленнымъ, графиня, сказалъ онъ.

Графиня де Суассонъ подняла глаза, между тѣмъ какъ Гуго кланялся ей. На ея лицѣ отразилось удивленіе. На минуту она было смѣшалась, но тотчасъ же оправилась и сказала ему:

— Очень рада вашему появленію при дворѣ и надѣюсь, что вы встрѣтите здѣсь достойный вамъ пріемъ…

— Я ужь встрѣтилъ его, потому что графиня де Суассонъ такъ снисходительно дозволила мнѣ имѣть имѣть честь быть ей представленнымъ.

— Это онъ! подумала она… А, грубіянъ, однако ничего не теряетъ при огнѣ!… Важный видъ, прекрасныя манеры и прехорошенькое лицо!

Сначала Олимпія не обратила на него, казалось, особеннаго вниманія; ноГyro скоро замѣтилъ, что она довольно часто бросаетъ взглядъ въ его сторону.

Скоро за этимъ взглядомъ показалась привѣтливая улыбка.

— Держись! сказалъ онъ себѣ, вспомнивъ кстати совѣты Брискетты; берегись крушенія въ самой гавани!… У этой графини де Суассонъ лицо такъ и дышетъ умомъ и хитростью.

Утвердившись въ своемъ рѣшеніи, Гуго притворялся равнодушнымъ, принялся бродить взадъ и впередъ, и прятаться по темнымъ угламъ, какъ человѣкъ, поглощенный одной мыслью. Раза два или три Олимпія постукивала отъ досады вѣеромъ по ручкѣ кресла; онъ дѣлалъ видъ, что ничего на замѣчаетъ.

Вдругъ появилась Орфиза де Монлюсонъ. Въ одну минуту все было забыто; Гуго подошелъ къ ней съ такой живостію, которой графиня де Суассонъ не могла не замѣтить. Орфиза съ нимъ — и для него больше ничего не существовало! Его отвлекло только появленіе принцессы Маміани, къ которой онъ пошелъ на встрѣчу, Она указала ему пустой стулъ подлѣ себя.

— Такъ вотъ наконецъ здѣсь у королевы я могу поздравить васъ съ перемѣной судьбы! сказала она. На дняхъ еще вы скрывались, смерть висѣла у васъ надъ головой, а теперь вы состоите въ свитѣ короля и попали въ число придворныхъ. Какія же еще ступени вверхъ остаются передъ вами?

Гуго пролепеталъ нѣсколько словъ въ извиненіе: его осадили со всѣхъ сторонъ безчисленныя заботы. Она прервала его:

— Не извиняйтесь. Разставаясь съ вами въ то утро, когда вы шли искать помощи у графа де Колиньи, я вамъ сказала слова, смыслъ которыхъ вы, кажется, не совсѣмъ поняли: вы любили меня всего одинъ день, а я вамъ буду предана на всю жизнь! Неблагодарность ваша не можетъ измѣнить меня, еще менѣе — разстояніе, отъѣздъ, разлука. Что со мной будетъ — не знаю, но какова я теперь, такой и останусь.

Она увидѣла маркиза де Сент Эллиса, который, узнавъ объ ея пріѣздѣ, шелъ къ ней; но прежде чѣмъ онъ могъ услышать ихъ разговоръ съ Гуго, она прибавила грустнымъ голосомъ:

— Впрочемъ, за что могу я жаловаться на васъ? Вотъ вашъ другъ, маркизъ де Сент-Эллисъ, питаетъ ко мнѣ такое же глубокое чувство, какъ я питаю къ вамъ. А развѣ это меня трогаетъ?… Вы мстите мнѣ за него.

Скоро графиня де Суассонъ ушла вслѣдъ за удалившейся королевой и осталась въ своихъ комнатахъ. Она отослала всѣхъ, кромѣ одной Брискетты.

— Вашъ графъ де Монтестрюкъ — просто дерзкій грубіянъ, сказала она съ живостью, сдѣлавъ особенное удареніе на словѣ: вашъ.

— Графиня изволила употребить мѣстоименіе, дѣлающее мнѣ слишкомъ много чести, но я позволю себѣ замѣтить, что графъ де Шаржполь вовсе не мой…

— О! я знаю, кто завладѣлъ теперь его сердцемъ!…

— Въ самомъ дѣлѣ?

— Онъ даже и не далъ себѣ труда скрыть этого. Она была тамъ, его героиня, его божество!…. Графиня де Монлюсонъ, наконецъ!… Ахъ! ты не обманула меня… онъ обожаетъ ее!

— Да, совершенное безуміе!

— А забавнѣй всего то, что пока онъ пожиралъ ее глазами, другая дама, итальянка, принцесса Маміани, выказывала ясно, что пылаетъ страстію къ нему!

— Да это настоящая эпидемія! И графиня увѣрена?…

— Меня-то не обманутъ… Мнѣ довольно было взглянуть разъ на нихъ троихъ, и я все разгадала!… А впрочемъ, какое мнѣ дѣло до этого? Это просто неучъ, не замѣтившій даже, что я существую….

— Вы! когда вы видѣли у ногъ своихъ короля и могли бы увидѣть самого Юпитера, еслибъ Олимпъ существовалъ еще!… Накажите его презрѣньемъ, графиня.

— Именно такъ; но я хочу прежде узнать, такой-ли у него нѣмой умъ, какъ слѣпы глаза!… Ахъ! еслибъ онъ вздумалъ только замѣтить наконецъ, что я стою его Дульцинеи, какъ бы я его наказала!