— Ну! какія вѣсти? спросилъ Лудеакъ.
— Я говорилъ съ г. уголовнымъ судьей. Тутъ смертный случай, — почти смертный, по крайней мѣрѣ. Онъ далъ мнѣ разрѣшеніе вести дѣло, какъ желаю. Приказъ объ арестѣ подписанъ; но вы хотите, чтобъ объ этомъ дѣлѣ никто не говорилъ, а съ другой стороны, нашъ обвиняемый никогда не выходитъ одинъ. Судя потому, что вы объ немъ говорили, прійдется дать настоящее сраженіе, чтобъ схватить его. А Бриктайль — человѣкъ совсѣмъ потерянный, имъ никто не интересуется; я знаю это хорошо, такъ какъ мнѣ приходилось употреблять его для кое-какихъ негласныхъ экспедицій. Легко можетъ статься, что графъ де Монтестрюкъ вырвется у васъ изъ рукъ свободнымъ и взбѣшеннымъ.
— Нельзя-ли какъ нибудь прибрать его?
— Я объ этомъ ужь думаю и самъ.
— И придумаете. г. Куссине, невѣрное придумаете, если прибавите немножко обязательности къ вашей всегдашней ловкости! Графъ де Шиври желаетъ вамъ добра и ужь доставилъ вамъ ваше теперешнее мѣсто; онъ знаетъ, что у васъ семья и поручилъ мнѣ передать вамъ, что онъ будетъ очень радъ помочь замужству вашей дочери.
Лудеакъ незамѣтно положилъ на столѣ, между бумагами, свертокъ, который скользнулъ безъ шума въ карманъ толстаго человѣка.
— Я знаю, знаю, сказалъ онъ умиленнымъ голосомъ; на то и я вѣдь все готовъ сдѣлать, чтобъ только услужить такому достойному господину. Личность, позволяющая себѣ мѣшать ему въ его планахъ, должна быть непремѣнно самаго дурнаго направленія… Поэтому я и поручилъ одному изъ нашихъ агентовъ, изъ самыхъ дѣятельныхъ и скромныхъ, заглянуть въ его бумаги.
— Въ бумаги графа де Монтестрюка? въ какія бумаги?
— Что вы смотрите на меня такимъ удивленнымъ взоромъ, г. кавалеръ? У каждаго есть бумаги, и довольно двухъ строчекъ чьей-нибудь руки, чтобъ найдти въ нихъ, съ небольшой, можетъ быть, натяжкой, поводъ къ обвиненію въ какомъ-нибудь отравленіи или даже въ заговорѣ.
— Да, это удивительно!
— Къ несчастью, тотъ именно изъ моихъ довѣренныхъ помощниковъ, который долженъ былъ все исполнить въ прошлую ночь и явиться ко мнѣ сегодня утромъ съ докладомъ, — куда-то исчезъ.
— Вотъ увидите, что они съ нимъ устроили что нибудь очень скверное!
— Тѣмъ хуже для него! мы никогда не заступаемся за неловкихъ. Мы не хотимъ, чтобы публика могла подумать, что наше управленіе, призванное ограждать жителей, имѣетъ что нибудь общее съ подобнымъ народомъ.
— Я просто, удивляюсь глубинѣ вашихъ изобрѣтеній, г. Куссине. Куссине скромно поклонился и продолжалъ:
— Разъ вниманіе графа де Монтестрюкъ возбуждено; теперь онъ, навѣрное, припрячетъ свои бумаги всего лучше было бы устроить ему какую нибудь засаду.
— Гдѣ бы его схватили за воротъ ваши люди, и онъ осмѣлился бы сопротивляться.
— Что поставило бы нашихъ въ положеніе законной обороны….
— Раздается выстрѣлъ…
— Человѣкъ падаетъ. Что тутъ дѣлать?
— Да у васъ преизобрѣтательный умъ, г. Куссине.
— А вашъ схватываетъ мысли прямо на лету!
— Еще одно усиліе — и вы откроете приманку, которая должна привлечь въ ловушку.
— Ахъ! если бы у меня былъ хоть кусочекъ отъ письма любимой имъ особы — въ его лѣта вѣдь всегда бываютъ влюблены — я съумѣлъ бы привлечь его на какое нибудь свиданье, и тогда ему трудно было бы улизнуть отъ меня…
— Да, но вѣдь еще нужно, чтобъ она написала, эта необходимая вамъ особа!
— О, нѣтъ! у насъ такіе ловкіе писцы, что не зачѣмъ бы и безпокоить! вотъ только образца нѣтъ…
— Только за этимъ дѣло? Да вотъ у меня въ карманѣ есть стихи герцогини д'Авраншъ, которыя взялъ у нея, чтобъ списать копію.
— А! героиню зовутъ герцогиня д'Авраншъ? есть еще другое имя — Орфиза де Монлюсонъ, кажется? Чортъ возьми!… Покажите мнѣ стихи.
Лудеакъ досталъ бумагу; Куссине развернулъ ее и прочиталъ.
— Хорошенькіе стихи, сказалъ онъ, очень мило написаны! — больше мнѣ ничего не нужно, чтобъ сочинитъ записку. А вотъ и подпись внизу: Орфиза де Монлюсонъ… Отлично! теперь можете спать покойно; человѣкъ у меня въ рукахъ.
— Скоро?
— Я прошу у васъ всего два дня сроку, и дѣло будетъ обработано.
Черезъ день, въ самомъ дѣлѣ, къ Гуго подошелъ вечеромъ маленькій слуга съ угрюмымъ лицомъ и подалъ ему записку, отъ которой пахло амброй.
— Прочитайте поскорѣй, сказалъ посланный. Гуго раскрылъ записку и прочиталъ:
«Если графу де Монтестрюку угодно будетъ пойдти за человѣкомъ, который вручитъ ему эту записку, то онъ увидитъ особу, принимающую въ немъ большое участіе и желающую сообщить ему весьма важное извѣстіе. Разныя причины, которыя будутъ объяснены ему лично, не позволяютъ этой особѣ принять его у себя; но она ожидаетъ его, сегодня же вечеромъ, въ десять часовъ, въ небольшомъ домикѣ на улицѣ Распятія, противъ церкви св. Іакова, гдѣ она обыкновенно молится.
«Орфиза де М…»
— Въ девять часовъ!… А теперь ужь девятый! бѣгу! вскричалъ Гуго, цѣлуя записку.
— Куда это? спросилъ Коклико.
— Вотъ, посмотри…
— На улиду Распятія, и герцогиня д'Авраншъ назначаетъ вамъ тамъ свиданіе?
— Вѣдь ты самъ видишь!
— И вы въ самомъ дѣлѣ воображаете, что особа съ такимъ гордымъ характеромъ могла написать подобную записку?
— Какъ будто я не знаю ея почерка! Да и подпись ея руки! и даже этотъ прелестный запахъ ея духовъ, по которому я узналъ бы ее середи ночи, въ толпѣ!
Коклико только чесалъ ухо, что дѣлалъ обыкновенно, когда что нибудь его безпокоило.
— Вотъ еслибъ внизу была подпись принцессы Маміани, я бы этому скорѣй повѣрилъ… Эта дама — совсѣмъ другое дѣло… Но гордая герцогиня д'Авраншъ!…
— Хоть и гордая, но также вѣдь женщина, возразилъ Гуго, улыбаясь, и притомъ ты самъ знаешь, что принцесса Леонора живетъ съ нѣкотораго времени въ совершенномъ уединеніи.
— Это-то самое и подтверждаетъ мое мнѣніе объ ней!
Снова Коклико почесалъ крѣпко за ухомъ и сказалъ:
— Какъ хотите, а я, на вашемъ мѣстѣ, ни за что бы не пошелъ на это свиданье.
— Что ты? заставлять дожидаться милую особу, которая безпокоится для меня! Да развѣ это возможно?… Я бѣгу, говорю тебѣ.
— Когда такъ, то позвольте намъ съ Кадуромъ идти за вами.
— Развѣ ходятъ на свиданье цѣлой толпой? Почему ужь и въ рога не трубить?
— А ты какъ думаешь, нужно-ль идти графу, куда его зовутъ? спросилъ Коклико у Кадура.
— Сказано господинъ, отвѣчалъ Кадуръ.
— Чортъ бы тебя побралъ съ твоими изреченіями! проворчалъ Коклико.
А между тѣмъ Гуго ужь подалъ знакъ маленькому слугѣ идти впередъ и пошелъ за нимъ съ полнѣйшей беззаботностью.
— Ну! а я думаю, что его не слѣдуетъ терять изъ виду, объявилъ Коклико; пойдемъ, Кадуръ.
— Пойдемъ.
Въ это время года ночь наступала рано. Парижъ тогда освѣщался кое-гдѣ фонарями, отъ которыхъ если и было немного свѣтлѣй тамъ, гдѣ они горѣли, за то дальше темнота становилась еще гуще. Всѣ лавки были заперты. Небо было сѣрое и мрачное. Густая тѣнь падала отъ крышъ на улицы, по которымъ прокрадывались у самыхъ стѣнъ рѣдкіе прохожіе, поспѣшая домой. Гуго и посланный за нимъ человѣчекъ шли очень скоро. Коклико и Кадуръ, закутанные въ плащи и, опасаясь быть замѣченными, едва за ними поспѣвали. Но, къ счастью, на Гуго было свѣтлое платье, и они не теряли его изъ виду и слѣдили за нимъ по лабиринту улицъ между высокими домами. Съ неба ничто не свѣтило; темнота становилась все чернѣй я чернѣй.
— Славная ночка для засады! проворчалъ Коклико, пробуя, свободно-ли ходитъ шпага въ ножнахъ.
Девять часовъ пробило въ ту самую минуту, какъ Гуго и маленькій слуга поворачивали изъ-за угла въ улицу дез-Арси, которая открывалась передъ ними, будто черная трещина между двумя рядами старыхъ сѣрыхъ домовъ.
— Подождите здѣсь, сказалъ провожатый, а я постучу легонько въ дверь маленькаго домика, гдѣ васъ ждутъ, я посмотрю, что тамъ дѣлается. При первомъ ударѣ, который вы услышите, не теряйте ни минуты…
Онъ побѣжалъ по серединѣ улицы и почти тотчасъ же пропалъ въ густой тѣни. Скоро шаги его замолкли и черезъ нѣсколько минутъ, среди глубокой тишины, Гуго услышалъ сухой ударъ, какъ будто отъ молотка въ дверь. Онъ бросился впередъ, но въ ту минуту, какъ онъ поровнялся съ черной папертью сосѣдней церкви, толпа сидѣвшихъ тамъ въ засадѣ людей быстро выскочила и бросилась на него.
