XLIX. ДЕВА Приносят Ангелы благую весть напева, Звездою путь волхвов чудесно озарен: Предвечный, Слово-Бог, смиренно воплощен В младенце, дремлющем в убогих яслях хлева. Непостижимый плод бессемейного чрева, Издревле чаянье народов и племен. Достойно радуйся, Славнейшая из Жен, Завета Нового источник – Приснодева. Как ослепительна, как радостна мечта! В страстях погрязший мир спасает Чистота, Карает Девственность поверженного Змия. Нам в жизнь бессмертную открывшая врата, Благословенна будь, пречистая Мария, Возлюбленная Мать Спасителя Христа. L. ТРИЗНА Дай перекинуться хоть беглыми словами С тобою, молодость далекая моя… Печально стало здесь. Старинные друзья В редеющем кругу поникли головами. А прежний мир цветет бессмертными правами: Кипенье сил и чаш, налитых по края, Мечты и женщины… Там утро бытия, Подруги первые, мы праздновали с вами. Дерзанья жадные… И путь для них широк. Мельканье лиц и встреч, и звон певучих строк, И прихоти любви, одни других чудесней. Я знаю, – смерть всему сулил недобрый Рок, Но верю радостно, что там с поминной песней, На тризне юности, не буду одинок. LI. ВОЛЯ К ЖИЗНИ – «Нам воля к жизни – бог. Мы – только ухищренье Слепого творчества в котле природных сил, И плоти трепетность, как и огонь светил, – Лишь горсти вещества бездушное горенье…» — Так Образ Божий в нас изгладило презренье, Так чудо бытия рассудок оскорбил И тайну смерти свел на торжество могил… Утратил человек бессмертья озаренье. Влачит двуногий зверь худого мира плен; Он – бренное звено в цепи бесцельных смен, Потомок мертвецов и мертвых прародитель. Отверженец небес, земли абориген, Он без следа, навек, как праха жалкий житель, Добычею червя вернется в общий тлен. LII. НА РЫНКЕ Корзины овощей; прилавки птицы битой; В ушатах устрицы; лотки сыров, колбас. Горит меж персиков и яблок ананас; Здесь рыбой веет зной, там – дыней духовитой. Волнами ходит гул. А сколько пестроты-то! Без облачка небес лазоревый атлас; Всё в пятнах солнечных. И плещет в яркий час Здоровый, сытый быт заботой деловитой. Толкаются, спешат. Зазывы торгаша, И мелких денег счет, и спор из-за гроша, Да вдруг по мостовой телеги грохот тряский. И, жизни трепетной биением дыша, На эти голоса, и запахи, и краски Откликнуться спешит беспечная душа. LIII. РАСЦВЕТ Смотрите, – всё в цвету! Томленье лепестков, Медовый аромат и лепет шелестенья… О, радость бытия на празднике цветенья, Где в каждом венчике – для брачных ласк альков. Приоткрывая глубь душистых тайников, Не ведая стыда, цветы полны смятенья, И запах сладостный бесстрастного хотенья Сзывает мудрых пчел и праздных мотыльков. О, что людская страсть, с ее призывной ложью, Пред этой радостной, бесхитростною дрожью, Трепещущей, как звон в отзывном хрустале. В ней светлый гимн любви возносится к подножью Престола Вышнего и всюду по земле Благоуханием разносит славу Божью. LIV. КОНФУЦИЙ Он не искал небес. Он в шири поднебесной Всё осиял лучом глубокого ума И людям дал устав, земной, как жизнь сама, Вседневной мудрости, прямой и полновесной. Но откровения внушаются чудесно… Где хочет – веет дух: пред светом дрогнет тьма, Улыбкой вечною согреется зима, А косность смертная – надеждою воскресной. Так вечной тайны смысл раздумчивый мудрец В наитии раскрыл для дремлющих сердец, Обетованное для мира прозвучало. И словно в мраморе слова насек резец, Когда он возвестил: «В рожденьи – не начало». И тихо досказал: «А в смерти – не конец». LV. К ЗВЕЗДАМ По старинному поверию русского народа, когда умирает человек – в небе зажигается новая звезда. Всё глуше сердца стук. Всё тише дум броженье. И странно чуток дух, свободный от забот… Он чует плавный ход светящихся высот, Он слышит темных бездн исконное движенье. И сладостно томит его изнеможенье, – Сливаются в одно и этот мир, и тот; Обоим он сродни. И в свой водоворот Влечет его светил беззвучное круженье. Ни явь, ни жизнь, ни сон… Он в пламенном бреду. Всё вкруг него, лучась, вращаясь на ходу, Стремится, мчится в даль по пламенной орбите. И вихрем в общую он брошен череду… Лампады вечности! Раздвиньтесь и примите В свой стройный хоровод еще одну звезду. |
