LXXII Нарцисс-цветок глядит в озерное стекло… Но не цветка пред ним мерцает отраженье… В прозрачной глубине, светясь, изображенье Нарцисса-юноши волшебно расцвело: Взволнованный огонь ланит горит тепло. Зовущих синих глаз истомно выраженье, В томящихся губах – призывное движенье, И золотом кудрей увенчано чело. Но в этом образе с лилейными щеками, С устами страстными и темными зрачками, Нарциссу чудится… двойник… Нет, нет!.. Сестра!.. Вновь стали явью – сны, мгновения – веками, Разлад – гармонией… И лунки серебра Вокруг кудрей сестры сложились лепестками… LXXIII Но вмиг… Рассеялся, как дым неуловимый, Подводный мир… И ночь, как бездна, глубока; Вся полулунками вдали блестит река… И в зеркале воды – один лишь лик любимый… Он – жив… И дышит он, желанием томимый, – Вот, кажется, мольбы сорвутся с языка… Сестра так явственно, так жизненно близка, Вся – трепетность и зов… О, миг неизгладимый! Совсем склонясь, Нарцисс к сестре почти приник… Как близко на губах играет лунный блик… Последняя черта пред жданным поцелуем… Но сразу, как во сне, сестры затмился лик, – В свое лицо Нарцисс глядит, мечтой волнуем… «Я – ты!..» – припомнился внезапно тайный клик… LXXIV – «Я – ты!..» – Сестра близка… Черты двух смежных Сближаются в одно… как образ Афродиты… Уже Нарцисс с сестрой непостижимо слиты – Двух зорь вечерних грусть с улыбкой двух денниц. В Нарциссе – лик сестры без форм и без границ: В его губах уста сестры незримо скрыты, В его щеках горят огнем ее ланиты, И свет его зрачков – лучи ее зениц. Тончайших чувств ее он слышит зарожденье, В нем каждое ее трепещет побужденье, В мечтаниях ее поют его мечты… А две любви – одна… Двойное наслажденье!.. «Сестра! во мне душа и плоть — твои… Я – ты!..» – О, сказочная явь! Как дивно пробужденье! ЭПИЛОГ I Но нет… Вновь новый сон… Нет больше отраженья Нарцисса на воде: он – призрак… И быстра В нем смена страшных тайн… Пронзающе-остра Истома двух смертей в огне уничтоженья. И упоителен восторг преображенья, Когда восходят вновь, как феникс, из костра Она – сестра-Нарцисс и он – Нарцисс-сестра В единстве двойственном к зениту достиженья. Прекрасно-девственны, желанья не тая, Как новобрачные, слились они, любя… «Сестра, тебя в себе навек я обессмерчу. Гляжу в свое лицо: оно – твое… Ты – я… Тирезий, смерти нет!..» И вихрь, подобный смерчу, Умчал Нарцисса в явь двойного бытия. II Он дева-юноша, с глазами как сапфир… Он целый мир вместил в себе самом, как в мире… В нем двух естеств союз – в гармонии и мире, В нем страсти царственной неистощим потир. И, как хрусталь сквозной, вокруг него эфир. Куда ни взглянет он – как в зеркале, в эфире Родятся от него, как вздохи струн на лире, Ему подобные: в единстве двух – весь мир. Он — и отец, и мать рожденных без зачатья, Он – мир, творец миров, свободных от проклятья, Он – путь и цель… Он – жизнь, бессмертия залог. И всеблаженство в нем – не внешность восприятья, А основная суть его души. – «Я – бог!..» И вечность приняла его в свои объятья. ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ. Соната умирания Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам. А. С. Пушкин I 1. Иду я по узкой тропинке неверной, Нащупанной опытом долгих веков В отверженной Богом трясине безмерной Зловещих сыпучих, зыбучих песков. 2. За ними, как марево, где-то далеко Неясно темнеет чуть видимый лес… Ни ветра… Ни тени… А солнце высоко В безоблачной сини далеких небес. 3. Тропинкой опасной, извилисто-ломкой, Идет предо мною монах-проводник, Высокий, сутулый, с дорожной котомкой И с посохом странника… Верно – старик. 4. Неведом мне спутник. Не вижу лица я: На ощупь, назад не взглянув ни на миг, Идет он, как призрак, чуть слышно бряцая В затишьи железом тяжелых вериг. 5. Меня по извивам дорожки неверной Ведет он, весь черный на белом песке… И бедное сердце мое суеверно Томится и ноет в неясной тоске. 6. А воздух полдневный недвижим. Мне душно Мне тяжко… И в жарком затишьи песка Иду я в молчаньи, ступая послушно Незримой стезей по следам старика. II 7. Я в мыслях растерян. О, как непонятно!.. Какая судьба нас свела, что вдвоем Песчаною ширью… всё вглубь… безвозвратно Опасной тропинкой мы вместе идем? 8. Куда? И зачем?.. Что я бросил… там… сзади?.. И если о прошлом терзает тоска, Тогда для чего я по мертвенной глади, Как пленник, иду по следам старика?.. 9. Пошел я в дорогу своей ли охотой? Иль странствую волей чужою гоним? Иль этот молчащий неведомый Кто-то Сманил и увлек, что иду я за ним? 10. Что там – за лесами? Чьи очи украдкой, Как светоч призывный, горят впереди?.. Но тишь притаилась и дышит загадкой… И сердце безвольно тоскует в груди. 11. А вкруг нас песок, лицемерно-пушистый, Предательски-ласковый, мягко простер, Как рытного бархата ворс золотистый, Наглаженный ветром бескрайный ковер. 12. Ни звука в обманчивой зыбкой трясине… Мучительно давит молчания гнет… Как дальнее небо безжизненно сине! Как гневное солнце томительно жжет! |
