VII. СВЕЧА Средь бедствий князь Иван, прозваньем Калита, Зажег в Москве свечу великого служенья — Сбиранья земского. И в мраке униженья Та весть была везде и всеми понята. Давила тягостно татарская пята, Раздор удельный звал на братские сраженья, Но крепла и росла стихия притяженья — Слиянья русского глубинная мечта. В борьбе века прошли. Гремела непогода, Враги грозу вели с заката и с восхода, И оправдал себя седой завет Кремля. В нем сплавилась Руси упорная порода: Неодолимая, как океан, земля И мощь безмолвная единого народа. VIII. ИСКУС Пойми же! Я горжусь своею страстью тщетной… С другой, доступною, блаженства не приму… Ты путеводный свет бросаешь мне во тьму, – Мне больно… Но живу надеждою запретной. Ты в сердце ранена. И нежности ответной Я не ищу сейчас. Но только никому Тебя не уступлю. И мне лишь одному Твой должен взор блеснуть, как зов мечты заветной. Я жду. Не юность ли – целительница ран? Любви, солгавшей раз, ты изживешь обман И вновь изведаешь и грезы, и стремленья. Тогда… Не для того ль судьбой мне искус дан, Чтоб, слыша первый вздох призывного томленья, Я, верный, мог привлечь трепещущий твой стан. 1906 IX. ДРУЗЬЯМ Свистит хмельной ямщик под ропот бубенца; Уносит тройка нас в знакомый путь к цыганам. Под полостью вино… Вновь песенным обманам Мы на ночь отдадим беспечные сердца. На Черной Речке дом. В сугробы у крыльца Бегут встречать гостей, — прием готов всегда нам. Уже шампанское струится по стаканам… И жадно ищет взор желанного лица. Все песни табора под гуд басов пропойных Поют цыганочки – и в звуках беспокойных То вызов, то мольба, то счастья клич, то боль… От них вскипает кровь ударом волн прибойных… Бокал давно забыт… О, кос тяжелых смоль! О, глубь истомных глаз с огнями молний знойных! X. ПРОБНЫЙ КАМЕНЬ Еще тобою полн, томлюсь в бреду счастливом; Не вижу никого в присутствии твоем; Стихи, зажженные взволнованным огнем, И брызжут, и блестят, как искры под огнивом. Но не стоим ли мы над морем пред отливом? Где упоенность грез?.. Всё чаще, с каждым днем Мы, свидясь, ищем слов… Мы время сознаем… Нет счастья прежнего в блаженстве молчаливом. Исчезла тайна встреч. И в расставаньях нет Печали сладостной… Созрел любви расцвет, И чуется, что страсть, солгав, пойдет на убыль… Послушай, верить ли угрозам злых примет? Дай мне уста твои – их спросим!.. И не губы ль, Всегда правдивые, дадут прямой ответ. XI. ПИСЬМО С ЮГА Как спутник, здесь со мной мой пасмурный недуг – Утраченной любви привязчивое горе. С ним сердцу тишь нужна, как иноку в затворе, А юга блеск и зной в нем будят лишь испуг. Какой чудесный край! Зубчатый полукруг Сапфирных гор царит в лучащемся просторе, Пылает красочно под вечным солнцем море, Где парус выгнутый под свежим ветром туг. Везде дыханье роз; и мчатся по ущелью И вьются лепестки багряною метелью, И мается земля в томительном жару. Медовых месяцев хмельному новоселью Торжествовать бы здесь, где, как в чужом пиру, Нет места горькому любовному похмелью. XII. ОДИНОЧЕСТВО В природе дремлющей безлюдных побережий, Угрюм, всегда один, скитался он с утра, А в синих сумерках садился у костра, Чиня ослабший лук иль порванные мрежи. Печально делалось у молчаливой вежи… О, в одиночестве тоска порой остра! И снилась женщина, нежнее, чем сестра, Истомные глаза и голос детски-свежий. Струился тихий свет из лунного ковша, – И, полный грез, он брал свирель из камыша, Тугими пальцами с трудом ища отверстий. Рождалась песнь… И ночь внимала, не дыша, Как в страстных жалобах безмолвной душной персти Молилась, плакала и маялась душа. XIII. ХОЛОД В завьюженной глуши ни праздничного звона, Ни песни девичьей. Застывший воздух сух, Наглажен снежный наст; и мертвой мглой набух Угрюмый низкий свод седого небосклона. Ворвется ветер в тишь, промчится и с разгона Поземицей метет с сугробов тонкий пух Да вдруг угрюмая, как нелюдимый дух, Слетев, прорежет муть тяжелая ворона. Урочно месяца проглянет серп кривой. Идет беззвучно ночь и стелет ужас свой, Знобит и до костей прохватывает холод. И если вдруг дохнет тоскливый волчий вой, То даже радостно, что хоть живучий голод Еще не побежден в пустыне снеговой. |
