«По деревням колокола…» По деревням колокола Проплачут об умершем боге. Когда-то здесь любовь жила И странник падал на дороге. О, милый зверь в груди моей, И качка сердца бесконечная, Трава покинутых полей, И даль родимая за речкою. Я сердце нежное, влюбленное Отдал машине и сознанию, Во мне растут цветы подводные, Я миру вестник мира дальнего. Слетают звезды с вышины, И сердце, радуясь, пугается, Как много в шуме тишины, Звезда на песню отзывается. Песня
На зеленой, на поляне, Посередке улицы, Ходят Стеши, ходят Глани, Румяные курицы. Кочетами Вяньки, Степки Выступают важно, А курносой рожой цопкой Так умилен кажный. Норовит корявой лапой Ухватить за сиську, Ухмыльнулся баба-бабой Страхолюдный Митька. Рыжий дернул на гармошке, Девки взвыли в голос, Застрадали про Ермошку. Рос высокий колос. Дорога утром Дорога утром легла далеко, Дорога утром без краев. Река не дышит, река глубока Под куренями у рыбаков. Поют колосья и никнут нивы, Зажег на небе костер пастух, А лес махает зеленой гривой На поле спелых ржаных краюх. Ищу невесту, а ее нету, Я позабыл ее избу. Поднялся рано — еще до свету, С сумою нищей на горбу. О голом и живом Мы на ветру живем С незащищенным сердцем, В пучине мира мы — нечаянный огонь: И либо мы весь мир ослепим, Иль либо нас потушит он. И весело на свете быть голым и живым — Таким вот, от которых и горе устает, Не мудрым, не прекрасным, А — сильным и простым, Не богомольцем правды, а мастером ее… Я знаю — И в живом созреет тихо смерть, Но тишины не станет на земле: Не будет солнце зря гореть — И жизнь сумеет крикнуть веселей… И вот смотри — Без смысла и на льду, Своей кончины каждый накануне, Живой глядит на пышную звезду — Бессмертен он или безумен? Он мудрость всю отдаст за теплоту Живого тела своей милой. Он завоюет голубую высоту, Чтоб доказать любимой свою силу… Настанет час — Из мировой пучины Он образует милое лицо, Чтобы была невеста сыну, Как мать его, любимая отцом. «Мы стареем, потому что мы живые…» Мы стареем, потому что мы живые, Нам усталость мочит белые глаза,— Значит, мы с тобою были молодые, Но еще гремит любовная гроза. Оттого ты с каждым годом мне милее — Жар неистовый сменен на теплоту. Слышу я, как сердце мое зреет, Чтоб, созрев, упасть в родном саду. Ты еще жива, твои глаза сияют, Сердце грудь качает, краснея и спеша, Но года замрут и про тебя мне скажут: Век отвековала верная душа. «Наверно, молодость придется истомить…» Наверно, молодость придется истомить Зажатой в гайку тесного труда. Нам не дано Америки открыть, И миновала нас счастливая звезда. Прошли зеленые веселые века, И зрелый день стоит над головой. Нашла русло октябрьская река, Ее долина поросла травой. И траву надо днем косить, Чтоб можно было вечерами петь: Нельзя лбом стену прошибить, Зато возможно пальцем протереть. Земле не очень надобен поэт: Как ни смеется он, а все равно заплачет. Хоть и поет он, песня его спета — И в жизни умной ничего не значит. Но, друг! Ведь жизнь — хорошая подруга. А ты — сердечное сокровище мое! Большая нам оказана услуга — Дано нам жить, а мы — поем! Ты погляди! Нечаянно и звонко Растет трава, и звезды шелестят, Упрямо в сердце бьется перепонка — Целуй же жизнь в порочные уста! «Древний мир, воспетый птицами…» Древний мир, воспетый птицами, Населенный ветром и водой, Озаренный теплыми зарницами, Ты живешь во мне — как край родной. Горный крик гремел навстречу утру, И поток подножье мира мыл. Не было равнины — яростно и круто Обнажались лица материнских сил. Помню я, в тоске воспоминанья, Свежесть влажной девственной земли И небес дремучее молчание, И всю прелесть милую вдали. Но чем жизнь страстней благоухала, Чем нежней на свете красота, Тем жаднее смерть ее искала И смыкала певшие уста. |
