– Хочешь сказать, что тот отстрел, который в Москве, да и по всей стране происходит, властью контролируется?
– Я не говорю ничего, – Измайлов вновь криво улыбнулся.
– А как же соблюдение законности? Я думал, государство в первую очередь должно быть гарантом безопасности своих граждан.
– А ты, когда на охоту идёшь, чьими интересами руководствуешься, своими или животных? Ты ведь не спрашиваешь у зверей, какие законы им нравятся, а какие нет. У тебя главный закон, потому что ты охотник. Если преступники не желают жить по законам государства, то они вне закона, а, следовательно, применительно к ним все меры хороши. Не согласен?
– Представь, что под это определение «вне закона» попадает твой близкий друг или родственник.
– Мои друзья закон не нарушают.
– Какой закон?
– Закон? – Игорь со скрипом отодвинул кресло и вытянул ноги. – Закон – это совокупность правил, позволяющих государству поддерживать установленный порядок в обществе.
– Значит, если убийства людей помогают определённый порядок поддерживать, это и есть закон?
– Не людей, а преступников.
– Как в том фильме: «Ты только что убил человека. Нет, я убил бандита».
– Примерно так.
– Если Иванов хочет убить Петрова, Петров – Сидорова, а Сидоров, в свою очередь, ненавистного ему Иванова, и государство обо всём этом знает, то, по-твоему, наивыгоднейшая для власти позиция – не вмешиваться и дать возможность всем троим замочить друг друга к чертям собачьим?
– Все трое задумали совершить преступление, следовательно, все трое – преступники. Пусть делают своё дело, а оставшегося в живых судить и упрятать за решётку.
– И что, наша власть именно так рассуждает?
– Делай выводы сам. Ты ведь не на Марсе живёшь.
Я в этот момент не о Марсе далёком подумал. Я Красноярск родной вспомнил. И вспомнил, как недавно положенца города Петруху вместе с двумя товарищами на берегу Енисея нашли…
– Воды можно попить? – взял со стола бутылку минералки, налил полстакана и сделал несколько крупных глотков. – Значит, государство должно устанавливать законы и следить за их соблюдением? А тех, кто эти законы не приемлет – пускать в расход?
– Ты сказал.
– Хорошо. Ну, а если человек морально не приемлет законов общества, в котором ему угораздило родиться и жить. Что ему делать?
– Подчиниться. «Закон суров, но это закон». Закон знает лучше, по каким правилам должен жить каждый индивидуум на отведённой ему территории.
– И этот закон должно принимать государство?
– А ты сам, как считаешь, кто? Только в небеса не взлетай, а то сейчас о Боге вспомнишь. Между прочим, именно Он на горе Синай дал евреям первую конституцию. А потом, за то, что последние, в отсутствие Моисея, с золотым тельцом набедокурили, нарушителям закона кровушку пустил. И никто, заметь, до сих пор Моисея за эту жестокость не осудил. «Закон суров, но это закон».
– Всё же евреям каноны поведения Всевышний на Синае привил. А государственные законы человек выдумывает. И человек следит за их соблюдением. Имеет ли право один человек устанавливать правила поведения для другого человека?
– По большому счёту, только единицы задаются этим вопросом, – Измайлов встал из-за стола и подошёл к окну. – А ведь это скворцы. Точно они. Вернулись, значит, бедолаги. Осенью удирают, а весной всё равно назад. Где они, интересно, умирают? Представляешь, во время полёта отказывают крылья. Или, быть может, в местах зимовок у них есть специальные кладбища? А ещё, возможно, возвращаются с этой целью домой, туда, где родились… – он постоял так некоторое время, не оборачиваясь ко мне. – Закон необходим. Без закона масса уничтожит сама себя. Так в каком музыкальном жанре ты работаешь?
Инстинкт льва, охотящегося за слоном. Хищник знает, что слон крупнее его, и уважает силу последнего, но при этом терпеливо изучает распорядок дня, вслушивается в ритм жизни уверенной в себе потенциальной жертвы. Привыкший к своему соседу, не думающий об опасности с той стороны, слон возможно когда-нибудь оступится. И вот здесь-то лев не упустит своего единственного шанса. Но если при этом оступится он сам… Самое необъяснимое в этой истории то, что никто из персонажей не испытывает острой необходимости в гибели другого. У льва в саванне полно добычи. Слон считает себя достаточно крупной фигурой, чтобы не видеть в хищнике противника, но всё-таки не упустит удобного случая наступить на спящего или зазевавшегося царя зверей. Так как же это назвать?
– В любом.
– Что значит в любом?
– В любом формате от гимна до «калинки». Что вижу, то пою. Тебе уже видимо передали, что конкретно я пел в ресторане.
– Я слышал, что-то из Вертинского?
– Одну вещь из его репертуара, остальное своё. Федяеву понравилось.
– Это, конечно, показатель, – хозяин офиса развернулся от окна ко мне. – Федяев Моцарта с Розенбаумом путает, – ещё немного помолчал. – Музыка должна быть правильной.
– В каком смысле?
– В смысле влияния, которое она оказывает на окружающих.
– Понял. На окружающих музыка должна оказывать правильное влияние.
– Верно. Вот иронизируешь зря. Человек ведёт себя так или иначе под воздействием информации, которая его окружает. Почему наша страна в большой табор превратилась? Потому что вокруг сплошная цыганочка. Это не только музыки касается – это повседневная жизнь большинства населения. Последние пять лет, сплошное: «Позолоти ручку, красавец, всю правду, как на духу, выложу». Русские в цыган превращаются. Дожили… Искусство правильным должно быть, тогда и жизнь нормальной станет. Если хочешь остаться в истории, то должен, в первую очередь, отличать правильное от неправильного.
– В истории личность, умеющая отфильтровывать правильное от неправильного, является положительной или отрицательной?
– Личность в истории… – Игорь посмотрел внимательно, проверяя, насколько я серьёзен. – Личность в истории не может быть положительной или отрицательной. Сильная личность, влияющая на ход исторических процессов, всегда отмечена положительным знаком. В любом случае, при любом исходе.
Ага, Раскольников, когда шёл бабушку топором тюкать, тоже о личности в истории рассуждал.
– Ну, а если последствия деятельности этой личности разрушительные, как тогда?
– Однозначно, положительно.
– Можно примеры?
– Сколько угодно. Тамерлан, Александр Великий, Наполеон, Сталин, Гитлер, если на то пошло. Нужны ещё примеры? Любые катаклизмы, вызванные этими великими людьми, давали новый толчок развитию попавшей в цейтнот цивилизации.
– А как же остальные люди? Ведь во время «прорыва цивилизации» кровушка лилась.
– Опять ты про кровь. Кровь лилась и будет литься, в независимости от глобальных перемен. Сосед убивает соседа в связи с тем, что перебрал спиртного и заподозрил жену в измене, а не потому, что ему не нравится, как последний относится к государственным реформам.
– Случается, что и за реформы тоже.
– Причина не в этом. Не будет реформ, катаклизмов, войн, вождей – убивать будут просто так, повод найдётся. Ты сколько лет собираешься прожить?
Я вспомнил «остроты» Федяева и неопределённо пожал плечами.
– Ну, скажем, лет семьдесят, – подошёл ближе к столу Измайлов. – Неважно, плюс-минус десять, двадцать лет. В жизни человечества, как вида, как носителя определённой информации – это миг. И этот миг становится ощутимым, лишь, когда человек осознаёт себя не особью с расплывчатыми устремлениями, а личностью, ответственной за развитие всей цивилизации. Творец, который следит за нами внимательно, сам не гнушается пролить кровушку, если считает это действенной мерой воспитания, хирургическим вмешательством в больной организм. Вспомним, хотя бы, всемирный потоп. Какие уж там Ленин с Гитлером… Действия и того, и другого – это попытки практическим путём определить правильность ходов и возможность ошибок в достижении какого-то прогресса. Что, разве их смелые шаги не принесли пользу всей цивилизации? Какой прок от того, что Россия осталась бы буксующей монархией, Германия не развязала бы войну и пухла от выпитого пива? Человечество теперь знает, что такое коммунизм, что такое нацизм. Знает на практике. Это ли не достижения? Любые катаклизмы, в конечном итоге, идут во благо, независимо от того, какие выводы делаются впоследствии. В подсознании планеты накапливается информация, приобретается опыт, и это даёт толчок для нового шага вперёд.