Карма смотрел на меня своим полусочувствующим-полуиспытующим взглядом, но о том, чтобы ему обо всем этом рассказать, не могло быть и речи, ведь это его не касалось, а девушки, которые рассказывают о своих переживаниях, чтобы смягчить мужчину, – это не про меня, ведь я заканчиваю пятый год и я – интерн, у которого самые лучшие оценки в отделении и даже во всем УГЦ, так что черта с два. Я сделала глубокий вдох и ответила, глядя ему прямо в глаза:

– Честно говоря, меня интересует исключительно хирургия, но я считаю, что узнать немного обо всем остальном тоже полезно.

Я приготовилась к тому, что он застрелит меня взглядом, но он рассмеялся.

И я увидела, что один из его верхних резцов очень заострен.

– Здесь нужно как минимум научиться… – Он выдвинул один из ящиков металлического письменного стола, порылся в нем, не нашел того, что искал, закрыл его, открыл нижний шкаф, достал из него толстую книгу в яркой обложке и протянул ее мне. – Вот этому!

Я прочла название: «Женское тело».

Я подняла голову.

– Это седьмое издание, исправленное и дополненное. Оно вышло в прошлом месяце. Если у вас есть адрес электронной почты, сегодня вечером я могу отправить вам PDF-версию, и тогда вы начнете читать ее сегодня и управитесь до конца недели. А в понедельник мы ее обсудим.

Я пыталась понять, шутит он или говорит серьезно, но, прежде чем я успела что-либо сказать, он поднялся и вышел. Я услышала, как он вызвал следующую пациентку.

Я пролистала книгу и почти сразу положила обратно на стол. Шестьсот страниц, испещренных мелкими буковками. Он что, действительно думает, что я стану это читать?

– Здравствуйте, мадемуазель. Не позволите ли вы нашему интерну, доктору Этвуд, присутствовать на консультации?

Я вскочила на ноги. Карма ввел в кабинет молодую женщину лет двадцати трех – двадцати пяти. Она посмотрела на меня, на него, снова на меня и замялась:

– Ну… ладно, почему бы и нет?

– Садитесь, прошу вас.

Она нерешительно направилась ко мне. Я отошла в угол, к своему стулу. Она положила сумку на одно из кресел для пациентов.

Карма прошел передо мной, встал за столом, повернулся к пациентке и, все еще стоя, повторил:

– Садитесь, прошу вас…

Она присела на краешек кресла.

– Чем могу вам помочь?

– Ну… я пришла к вам… потому что… мне плохо от моих таблеток.

Я улыбнулась: Ну это не проблема. У нее болит грудь, или у нее кровотечения, или ее тошнит, или у нее ощущение, что она поправилась, но все это у нее в голове, потому что ей противно смотреть на целлюлит на бедрах, но, бедняжка моя, разве ты еще не поняла, что такой создана? Что бы ты ни делала, какими густыми слоями ни накладывала бы на свои бедра кремы и гели, все останется как есть, это вовсе не из-за пилюль, а потому, что это несчастное состояние женщины с болями перед месячными, гиперчувствительными грудями, кровью на трусиках, а мигрени, а прыщи, а… Ну ты довольно миленькая, я заранее знаю, что он тебе скажет, он сделает вид, что смотрит в свою толстую книгу подыскивая тебе новые пилюли, но это лишь обман, это совершенно не нужно, ты просто потерпишь, или же в течение первых месяцев тебе будет лучше, и я готова поспорить, что ты вернешься, потому что на подбородке появятся два лишних прыщика, на руке два лишних волоска – и все снова повторится. Я повернула голову к нему, уверенная в том, что он сейчас сделает – я уже видела стольких гинекологов, которые это делали в акушерской клинике или когда я заменяла медсестру в клинике Сент-Анж, – он запихнет руку в выдвижной ящик стола, достанет рецепт, откроет большую красную книгу, спросит: Какие таблетки вы обычно принимаете? «Minibaise»? Ах, неудивительно, что вы их больше не переносите, я пропишу вам «Maxinique», это таблетки последнего поколения, и все мои клиентки ими очень доволь… Но нет, я увидела, как он положил руки на стол, склонился к ней, соединил ладони и сказал:

– Расскажите мне все…

И, ничуть не удивившись, она начала рассказывать.

Свою жизнь.

С самого начала.

В общих чертах и мельчайших подробностях.

Как будто ей было больше нечего делать, и нам тоже.

А он ее слушал. Почти не перебивая.

И ничего не записывал. И не смотрел на часы.

А время шло. Шло. Шло. И конца этому не было. Стрелка часов бежала по кругу, а за дверью был целый мир, и если так будет каждый раз, я никогда не успею на летучку по онкологии в час дня, нужно ему сказать, что я хочу туда пойти, чтобы поговорить о IV стадии, которую я оперировала на прошлой неделе, но которая отказывается от химиотерапии под предлогом того, что хочет быть в форме на свадьбе своей дочери, которая состоится уже через три недели. Нужно найти способ дать ей понять, что дело срочное, ее муж выглядел слишком встревоженным и не мог убедить жену в том, что рак груди с метастазами по всему телу – не шутка, но если Карма проводит столько времени с каждой девкой, которая приходит к нему на прием, то я не… И когда это наконец закончилось, он написал в карте два слова и закрыл ее. И начал с ней говорить. И я не понимала ни слова из того, что он ей рассказывал, настолько я была на нервах, разочарована и разгневана тем, что меня вот так водят за нос. И в довершение всего он не запустил руку в выдвижной ящик, не достал рецепт, не открыл большую красную книгу… и ничего ей не прописал!

– Большое спасибо, доктор, – улыбнувшись, сказала пациентка.

Она вышла из кабинета. Он последовал за ней, положил карту на стойку регистратуры, собрался взять другую белую карту, лежащую сверху, но внезапно отдернул руку, показал, чтобы я вошла в кабинет, вошел сам, закрыл за собой дверь, прислонился спиной к стене и, убрав руки за спину, посмотрел на меня:

– Что вы думаете об этой консультации?

Чтобы не взвыть, я стиснула зубы. Это третья девушка, которая приходит к нему и жалуется, что ей плохо от ее таблеток. Если так будет каждый день на протяжении шести месяцев, я подохну.

– Она не произвела на меня никакого впечатления.

Он внимательно посмотрел на меня, нахмурив брови:

– Вас ничто не удивило?

– Нет… У этой девушки ничего серьезного.

Он скрестил руки на груди:

– О чем она нас попросила?

– Она сказала, что больше не переносит свои таблетки. Это очень простой случай. Можно было уложиться в пять минут.

И не тратить полчаса на бесполезную болтовню, но я ему этого не сказала – я была в бешенстве, но еще не сошла с ума, и это неважно, что он меня бесит с самого первого дня…

– Правда?

Он склонил голову набок и указал на кресла для пациентов:

– Садитесь.

Он устроился в своем кресле на колесиках, положил локти на стол, соединил ладони и спросил:

– Что именно вам не нравится?

Я усмехнулась, настолько он был нелеп. Я положила руку на стол и, желая дать ему понять, что хватит шутить, сказала:

– В какую игру вы играете?

Улыбка исчезла с его лица.

– По-вашему, я играю?

– Понятия не имею! В любом случае, хочу вам сказать, что я – не одна из ваших пациенток. И ваши методы мне непонятны.

– Очевидно. Потому что я не играю в доктора…

– Что?

Его лицо стало твердым, и он зарычал, как бульдог, готовый укусить:

– Я поступаю не так, как все так называемые профессиональные врачи, которые считают себя влиятельными лицами и принимают мужчин и женщин в презрительной и авторитарной манере. Когда лечишь, нельзя вести себя как судья… Или как полицейский. Каким врачом хотите быть вы? Целителем или полицейским?

Я почувствовала, что покраснела до ушей от ярости и разочарования. За кого он себя принимает? Я окончила институт пять лет назад.

– …и не надо рассказывать мне о том, как принято работать у вас. Я начал читать ваше досье, но оно настолько безукоризненно, что я его тут же захлопнул. Вся информация, которую вы зазубрили наизусть, чтобы сдать экзамены, либо устаревшая, либо неполная, либо недостаточная, либо ошибочная. А зачастую и то, и другое, и третье сразу. На этих проклятых французских факультетах врачей уродуют до такой степени, что, получив диплом, они воображают, что знают все и им больше нечему учиться.