Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Или же прибегали к разным хитростям: голодали, чтобы изгнать плод, пили снадобья старухи, которая жила в конце улицы или на ферме прямо за деревней, или искали в шкафу лекарства, запрещенные во время беременности или просто слегка просроченные, но не сильно, чтобы не навредить себе.

Иногда они все же шли к врачу говорили, что месячные не пришли, и просили сделать что-нибудь, чтобы они все же наступили. Врач смотрел на них сверху вниз и говорил: я ничего не могу для вас сделать. Другие врачи опускали глаза на рецепт, что-то писали каракулями и выталкивали их, и они выбрасывали рецепт, потому что знали, что он не поможет. А время от времени попадался врач, который говорил: «Можно кое-что попробовать, но я не могу обещать, что получится», – и было видно, что он делает все возможное, но он был как они, он не знал, он был не Господь Бог, он был всего лишь врач, и уже хорошо, что он их выслушал, что не вытаращил глаза, что отнесся к ним по-человечески.

Иногда они выходили на улицу, а проблема оставалась нерешенной или тестируемое лекарство не срабатывало, и они чувствовали, как подступает тошнота, грудь раздувается так, что невозможно спать, запахи резко ударяют в голову, и тогда, на грани срыва, они рассказывали об этом кузине, подруге, которой можно было довериться, ведь больше они ничего сделать не могли, и подруга говорила: «Я знаю одну женщину с которой это случилось и которая нашла кого-то, кто ей помог». И давала адрес.

Иногда этим «кем-то» оказывался врач, довольно солидный, который принимал их в своем кабинете. Они сообщали ему зачем пришли, и он отвечал, что может все устроить, но это обойдется в кругленькую сумму. И тогда – или у них было то, что он просил, или не было. И если было или если был кто-то, кто мог одолжить требуемую сумму, они думали: «Чтобы выплатить эти деньги, мне потребуется время, зато я дешево отделаюсь».

Порой этот «кто-то» оказывался куда менее солидным. Женщина, которая принимала их в своей квартире или комнате, и они обсуждали, где можно «это» провернуть.

А потом наступал тот день. Выбранное место могло оказаться и чистым, и грязным, все могло пройти и удачно, и неудачно. В любом случае, помимо этого они сталкивались с унижением, страхом, кровью, болью, стыдом.

Если это проходило неудачно, они истекали кровью и испытывали адскую боль, у них начиналась лихорадка или даже заражение крови, и я знал нескольких женщин, которые оказались в реанимации, желтые как лимон, и никто не хотел к ним подходить, от них отшатывались, как от чумных, потому что говорить с ними об этом было нельзя, у них нельзя было спросить, как они туда попали, – впрочем, врачи и не хотели ничего знать, медсестры не хотели ничего слышать, и часто лишь сиделки смотрели на них с сочувствием (со мной тоже такое бывало, это неприятный момент, его нужно преодолеть, но вы увидите, вы отсюда выйдете), даже если знали, что у них есть все шансы там остаться.

Даже если все проходило удачно, им было трудно в это поверить, и они все равно жили в страхе, что это повторится, в страхе забеременеть еще раз, и приходили в ужас, когда он к ним прикасался, потому что, как ни крути, это ведь его ошибка, или испытывали чувство вины за то, что не подпускали его к себе, ведь он такой хороший, и они ему даже ничего не сказали, чтобы его не разочаровывать, чтобы не беспокоить, чтобы он не тревожился, ведь все так хорошо.

И это происходило с ними, когда они уже были замужем, когда прежде уже были беременными и уже рожали желанных детей, когда уже прошли огонь и медные трубы.

Но когда вы всего лишь маленькая девочка…

*

Он замолчал, и на меня снова навалился груз – груз тишины и невозможности сказать что бы то ни было.

Наконец, не желая потонуть во всем этом, я сказала:

– К счастью, мир изменился.

Он посмотрел на меня поверх очков:

– Ну… в некотором роде, да. Но в остальном почти нет.

– И все же…

– Да, я знаю, сегодня гораздо проще об этом рассказать, во Франции женщины больше не умирают от подпольных абортов. И даже в большинстве европейских стран. Но в других местах… И потом, дело не только в абортах. Это лишь видимая часть айсберга, видимая верхушка несчастья в жизни женщины. Но есть и все остальное… – Я ждала продолжения, но он указал подбородком на мою тетрадь: – Все это есть там.

Я опустила глаза к своим недавним записям, и от мысли о том, чтобы снова туда окунуться, ощутила безмерную грусть и страшную усталость. Однако он сказал:

– Уже поздно. То, что вы записали, никуда не денется. Может, продолжим завтра?

*

Провожая меня к двери, он протянул мне два желтых ключа, нанизанных на простое колечко:

– С ними вы сможете забрать свои вещи. В это время входная дверь уже заперта.

– Спасибо. Я отдам вам их завтра?

– Никакой спешки. Нужно, чтобы вы могли свободно входить и выходить.

Он проводил меня до двери в холле и, когда я уже выходила из здания, устало махнул рукой.

СИМПАТИЯ

Я поднялась по лестнице приемного отделения и одним из ключей открыла стеклянную дверь. Другим ключом я отперла дверь кабинета. Шкаф был не заперт. Моя сумка по-прежнему лежала на месте, аккуратно задвинутая в самую глубь. Я повесила свой халат на плечики.

Собравшись уходить, перед тем как погасить свет, я заметила, что на «половине для осмотров» уборщица навела порядок. Она застелила кушетку чистой простыней, поверх нее положила бумажное полотенце, а на него поставила лесенку с двумя ступенями и табуретку на колесиках, чтобы они не мешали ей мыть пол. Она опорожнила пластиковые мусорные ведра и вымыла пластиковые лотки. Прибор для измерения давления и красный стетоскоп висели на ручке стенного шкафа.

И я подумала: где они?

Женщины, которые приходили сюда сегодня.

Что осталось от них, от их слов, их чувств?

Я сделала шаг к «половине для бесед», затем еще шаг, потом еще один и, наконец, скользнула за письменный стол и села в кресло на колесиках.

Я выдвинула ящики металлического стола. В первом царил неописуемый беспорядок, в котором я разглядела упаковки таблеток, спирали, книги, металлические инструменты, цветные анатомические иллюстрации. Во втором ящике лежали книги. Я его сразу закрыла.

Сиденье стула он установил слишком высоко. Наверняка для того, чтобы возвышаться над всеми. Вдруг мне вспомнился момент, когда он пришел в отделение этим утром, и поняла, что мы с ним одинакового роста. Только он, в отличие от меня, горбился.

Я повернула сиденье налево, поставила на стол локоть, посмотрела на притиснутый к перегородке стул в клетку и хриплым голосом сказала: У вас есть вопросы, доктор Этвуд?

Подъехала на кресле к клетчатому стулу и детским голоском ответила:

– Нет, уважаемый учитель, сэнсэй[19], у меня вопросов нет. Все совершенно ясно. Прозрачно. Как вода из горного ручья. Продолжайте. Я многому учусь. Погрузите меня в свои знания!

Затем вернулась на кресле к столу, положила ладонь на воображаемую бородку и хриплым голосом ответила:

– Мммм… Я счастлив заметить, что ты увидела свет, Скарабей…

Я соединила ладони перед собой и почтительно поклонилась.

Тоненький голосок. Это благодаря вам, сэнсэй!

Сиплый голос. Мммм… Все хорошо, продолжай стараться.

Тоненький голосок. Я всего лишь жалкая студентка…

Сиплый голос. Мммм… Однажды, возможно, ты окажешься на высоте и сможешь занять мое место…

Тоненький голосок. Да, сэнсэй. И у меня появится высшая честь – возможность установить сиденье на нужной высоте.

Я расхохоталась.

Именно это мне и нужно было, чтобы понять, что по сути своей этот тип – великий манипулятор. Он пытается запутать меня всеми этими историями о бедных женщинах, безутешных и несчастных, но жизнь не такая, это неправда. Да и какое мне дело до женщин и их несчастий? Не мне этим заниматься. Я создана для того, чтобы надрезать, вскрывать, рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Я здесь для того, чтобы лечить болезни, настоящие, а не для того, чтобы держать кого-то за руку и выслушивать плаксивые сетования.

вернуться

19

Сэнсэ́й (яп. букв. «рожденный раньше», старший) – в Японии вежливое обращение к учителю, врачу, писателю, начальнику, политику и др. значительному лицу или значительно старшему по возрасту человеку.

16
{"b":"174970","o":1}