II. «Кто, Благостный, вверху ее возжег…» Кто, Благостный, вверху ее возжег Прозрачными и тихими руками Над смертными распутьями дорог, Над этими печальными холмами? О мудрых, о воюющих? О ком? Она горит всё чище и прекрасней И светится в притворе голубом, Всех ранее, и всех позднее гаснет. А может быть, о том, кто на земле Всего лишь робкий и печальный путник, Кто, как матрос на дальнем корабле, Мечтой о береге отсчитывает будни? III. «Ранним утром свеча погаснет…» Ранним утром свеча погаснет, Синей струйкой потянет чад. В это время земля прекрасней, Потому что люди молчат. И в поля, и в лесные чащи Сотни звезд упадут росой. Будет мир простой, настоящий, Окропленный Божьей слезой. «Русская мысль». 1923. № 3–5 ШНЕЛЬЦУГ (Скорый поезд) В край красный фесок и долам, В преддверье пламенного юга Я мчусь, зачем — не знаю сам, На крыльях мощного шнельцуга. Гляжу в окно и жду с тоской, Что с каждым часом ближе к цели… И мне хотелось на покой, Скажу я вам. На самом деле! И вот вдали передо мной Встают знакомые картины: И Джемер с снежною главой, И волны пенистые Дрины… Я слышу вновь по вечерам И тонкий голос муэдзина, И шум из уличных кафан, И запах жареного «мнина». Какой здесь милый уголок, Какая чудная картина! Я ожил вдруг, здесь впрямь восток, Здесь скуки нет и нету сплина, Но день спешит, за ним другой, А дальше третий, так и мчатся, И ожидаю я с тоской, Когда придется расставаться. Покину я цветущий край, Как нежно любящего друга, И кину с горестью «прощай» Из окон мощного шнельцуга! «Эос». 1924. № 2–3. Берлин КАВАЛЕРИЙСКАЯ БАЛЛАДА I «Ротмистр, сегодня в разъезд — Ваш эскадрон. Но смотреть — не считать звезд И не ловить ворон!» Усмехнулся: «Никак нет, честь полка не уроним!» Повернулся И скомандовал: «По коням!» II Скользкий лязг мундштуков и стремян От шоссэ — справа по три — и в чащу. Сердце пьет голубой туман, Воздух вдаль всё пьянее и слаще… За холмом, прелеском, в овражки И на изволок — прямо в рожь. — Эх вы, сашки-канашки! — От судьбы не уйдешь!.. И вот — Из-за леса, справа, Отчетливо — пулемет… Марш-марш! И в лаву… …Небо упало так резко, Землею набился рот. А из перелеска Всё еще пулемет Колыбельную песню поет и поет… III Открыл глаза — и было небо снова Вверху холодным, бледным, и пустым. И призрачным, как легкий серый дым, Как память у тифозного больного. Лежал, смотрел и чувствовал, как кровь Стучит в висках чуть слышной мелкой дрожью. Нет никого. От боли морща бровь, Назад — в лесок пополз тихонько рожью. Дополз. Вздохнул. Поднялся — и бежать… Забился в чащу. Завязал рубашкой Плечо с кровавой раной — и опять Через кусты, лощины и овражки… Весь день блуждал. Под вечер вышел Как раз к селу, к плетню последней хаты. Дождался тьмы. Бог милостив — пошел. «Впустите… И воды… за плату…» IV Хозяин посмотрел волком. Усмехнулся: «Набили холку!» Но пустил ночевать. Странно. И даже перевязали рану. Правда, не он, а дочь. И вот — ночь. …На сеновале Мыши Скреблись и шуршали. Сквозь крышу Месяц Серебряным пальцем шарил. «Если найдут — повесят…» Не спится. Опустив ресницы, Лежал и вспоминал. В прошлом году в Одессе, Да, да, в тот же день, Кажется, у Семадени, Пил вино, и стрелял в свою тень, И хотел целовать колени У подошедшей к столу. Засмеялась: «Мальчик — и глупый. Для этого есть губы…» Ночью бродили по молу. Сначала Учил он кавалерийским сигналам И как развернуть эскадрон. А после она — Как расстегивать кнопки на женских платьях, Пьянеть без вина В умелых объятьях И целовать тягуче и сладко… А потом, Днем — На вокзале в эшелон посадка, Переезд И в ночной бой. И так же сеть звезд — Над головой… V Вдруг — Проснулся. «Кто тут?» Снова стук. И шепот: «Вставайте, за вами идут. Я не могу вам помочь». Убежала. Дочь. Выглянул. А за хатами Пробираются трое С винтовками и ручными гранатами. Дело простое… Пригнулся — и в тень. За углом Перескочил через плетень И к лесу бегом. Снова на воле. Ищи ветра в поле… Через лес — в овраг. Оглянулся, замедлил шаг. Лег в кусты и к земле прижался: «Есть еще на свете жалость!» |
