Однажды в пятницу вечером я избежала красно-бархатного чрева «Сахара». Молодая женщина появилась во «Флике» и заказала мороженое с шоколадной крошкой и экспрессо. Она заглянула мне прямо в глаза и сказала:

- С таким телом ты могла бы попробовать что-то и получше, чем обслуживать столики.

- Кто, я? - я чуть не уронила мороженое ей между колен.

- Ты. Когда ты уходишь с работы?

- В двенадцать.

- Я вернусь сюда и заберу тебя в двенадцать.

Господи Иисусе, меня только что подцепила потрясная женщина шести футов ростом. Черт подери, а Нью-Йорк не так уж плох!

Двенадцать часов, и она была тут как тут, в длинной черной накидке с наполеоновским воротником. От этого она казалась даже выше, и высокий воротник привлекал внимание к идеальному носу под выгнутыми бровями. Ее звали Холли. Ей было двадцать пять, родом она была из Иллинойса, без каких-либо жизненных задач, кроме привлечения внимания. Она спросила меня, есть ли какие-нибудь вакансии во «Флике». Вакансии были, и на следующий день Холли нанял Ларри Пиявка, у которого слюнки потекли, когда он заметил ее третий размер груди. Мы с Холли работали в одно время и на одной площадке. Наверное, половину своего заработка она тратила на меня, но, похоже, деньги для нее ничего не значили. Я не возражала, чтобы она тратила свои деньги на меня, если уж ей было все равно, на что их тратить. Мы в свободные вечера ходили на каждое шоу в городе, а если ничего не было интересного, она провожала меня до дверей, целовала на прощание и исчезала в своей черной накидке. Трудно было ее разгадать.

Может быть, мне нужно было немного подправить себя? С этим намерением я вышла в ранний утренний туман в своем бушлате и почти долларом в кармане. Через два часа я вернулась с флаконом духов «Мадам Роше», банкой крема для бритья, экземплярами «Нью-Йоркского книжного обозрения» и «Варьете», тремя баночками арахисового масла, одним стейком, одной упаковкой замороженного шпината, от которого рубашка моя позеленела, а печенка промерзла, бритвами, тенями для век, тушью для глаз и ручкой в фетровом футляре. Вечером, когда я пришла на работу, на мне были тени, тушь и «Мадам Роше», но Холли не заметила, а может быть, она считала, что я хороша и без боевой раскраски.

Мы вышли в двенадцать, и она повела меня в новый бар на 72-й улице под названием «Пентхаус». Чтобы войти, нужна была дорогая членская карта, но Холли извлекла ее на свет.

- Холли, как ты достала на нее денег?

- Я не доставала. Одна актриса мне ее подарила.

- По доброте душевной?

- Отчасти. Она моя любовница.

- О.

- Я содержанка, если ты об этом подумала.

- Я ни о чем вообще не думала, но я бы нарвалась на это, в конечном счете.

- Вот, теперь ты знаешь мою страшную тайну, - ее голос задрожал в притворном ужасе, - и ты навеки уйдешь из моей жизни?

- Нет, но если у тебя есть деньги и все такое, какого черта ты трудишься на этой каторге?

- Это позволяет мне не отрываться от реальности.

- Кому нужна такая реальность? Я в ней всю жизнь провела. Мне, пожалуйста, что-нибудь другое.

- Ну, если это временно, то мне нравится. Это, знаешь ли, приключение.

- Ну да. Слушай, а кто же эта актриса?

- Ты поверишь мне, если я назову Мари Дресслер^{48}?

- Она умерла уже, хитрюга, но вообще-то, она моя самая любимая актриса. Ну давай же, рассказывай!

- Ким Уилсон.

- Не врешь?

- Не вру.

- Как ты с ней встретилась?

- Это долгая история. Сейчас мне об этом не хочется. В любом случае, она классная, хоть ей и за сорок. Если хочешь с ней встретиться, скоро будет большая вечеринка у Криссы Харт - она археолог. Я буду там с Ким, но мы можем пойти все вместе, если только домой я пойду с ней. Вот погоди, Крис положит на тебя свой голубой глаз. Это сулит богатство.

- Избавь меня от подробностей. Ей семьдесят лет, у нее было пять подтяжек лица, и она роняет бриллианты везде, где проходит.

- Роняет, это верно, но ей сорок с чем-то, и она очень, хм, хорошо сохранилась.

- Здорово. И что она делает, спит в ванне с алкоголем? Меня будет преследовать маринованная женщина. Хороша подруга, устраиваешь мне встречу с престарелой опекуншей!

- Я пытаюсь помочь тебе выбраться из ужасающей нищеты, любовь моя. И хватит уже говорить о дамах средних лет. Пойдем потанцуем.

Мы прошли через длинный бар, потом битком набитую комнату с каменным камином, еще одну комнату, и наконец прибыли на огромную площадку, по центру которой сверкал зеркальный шар. Несмотря на весь здешний шик-блеск и бродвейскую клиентуру, здесь царило дружелюбие. Разные женщины и мужчины говорили с нами, угощали выпивкой и приглашали на вечеринки. Ни одна из нас не смотрела на часы, пока мы не заметили, что за окном светает.

- Слушай, этот город иногда прекрасен. Похоже, четыре утра, а я даже не устала, - сказала я.

- Я тоже. Я живу через несколько домов отсюда. Почему бы не пойти ко мне?

Ага, наконец!

Холли жила на Вест-Энд авеню в больших апартаментах, где на потолках было много старинной лепнины, а на полах лежал паркет. Громадная серебристая персидская кошка по имени Гертруда Стайн встретила нас у двери, явно недовольная тем, что Холли так поздно задержалась. На пути через апартаменты мы находили следы кошачьего недовольства - изжеванный тапок, измочаленный угол ковра, а когда мы дошли до ванной, увидели, что Гертруда Стайн размотала с держателя целый рулон туалетной бумаги.

- Она всегда такая мстительная?

- Да, но я уже готова к ее сюрпризам. Ты, конечно же, знаешь, что мы направляемся к спальне, и что там мы будем заниматься любовью?

- Знаю.

- Тогда почему ты идешь так медленно? Бегом!

Холли влетела в спальню, достопримечательностью которой была огромная медная кровать с плюшевым красно-коричневым покрывалом. На полпути к кровати она сбросила блузку.

- Скорее!

- Я не спешу, чтобы не возбуждать подозрений Гертруды, а то вдруг она у тебя ревнивая, - Гертруда явно следовала за мной по пятам с враждебностью в раскосых глазах.

- Ты в безопасности. Герти может только попытаться втиснуться между нами.

- Великолепно. Никогда не занималась этим с кошкой.

Холли уже скинула всю одежду и раскинулась на покрывале. Она была еще прекраснее без одежды. Я возилась, выбираясь из штанов.

- Молли, тебе надо заняться танцами. Ты вся состоишь из мускулов и выглядишь потрясающе. Иди ко мне.

Она потянула меня на кровать, и я была готова кончить уже оттого, что рядом со мной лежат шесть футов гладкой плоти. Она путалась пальцами в моих волосах, покусывала мне шею, и я плавала в жаркой энергии. У нее была мягкая, плотная африканская прическа, которая скользила по всему моему телу. И все время она меня покусывала. Ее язык пробегал по внешней стороне моего уха, в ухо, по шее, по лопатке, вниз, к грудям, потом обратно к губам. После этого я сбилась с последовательности, но помню, что она навалилась на меня всем телом, и я готова была заорать, так мне было хорошо. Я гладила ее по спине и едва могла охватить ее целиком, такая она была длинная. Каждый раз, когда она двигалась, я чувствовала мышцы под ее кожей, текучие, меняющие очертания. Эта женщина была сущий демон. Она начинала медленно, а потом все разгорячалась, пока не сжимала меня так крепко, что я могла едва дышать, но мне было все равно. Я чувствовала ее внутри, вовне, по всему телу; я не знала, где начиналось ее тело и кончалось мое. Кто-то из нас кричал, но я не знала, кто это был, или что кричалось. Через несколько часов мы распутались и увидели, что солнце уже стоит высоко над Гудзоном, над рекой падает снег, а Гертруда уже поглотила правый ботинок из единственной моей пары обуви.

- Молли, ты когда-нибудь занимаешься этим с мужчинами?

- Почему ты это спрашиваешь?

- Не знаю. Наверное, после такого я не могу даже думать, что ты растрачиваешь себя на мужчин.