Но мы переехали. Леота пришла к нам, когда мы загружали старый грузовик «додж» и «паккард» сорокового года. Мы с ней держались рядом, пока Кэрри не упаковала последнее и не позвала меня в машину. Я обхватила ее руками за шею и поцеловала, потом побежала к машине. Мы несколько раз писали друг другу, потом перестали. Я не видела Леоту до 1968 года.

Наш потрепанный караван держался вдоль побережья, пока мы медленно двигались по равнинам Юга. Карл и Эп свернули в сторону, чтобы отвезти нас, детей, в Ричмонд, и там мы увидели чучело морского котика, который явился поплавать в этих местах в девятнадцатом веке. Там было еще чучело индейца, но от него меня чуть не вырвало. Лерою, Теду и мне больше всего понравилась военная форма времен Гражданской войны. У конфедератов была самая красивая, потому что у них была золотая тесьма по всем манжетам. Лерой признался, что, если не станет знаменитым актером, то станет солдатом, чтобы носить золотую тесьму на манжетах. Я сказала - ладно, но тогда нельзя будет мазаться помадой и придется выполнять приказы.

Путешествие все тянулось, и мы чуть с ума не посходили в этой машине, как куры в курятнике. Кэрри придумала игру с номерами машин, это нас спасало. Выигрывал тот, кто первым наберет сто очков. Номера со штатом, через который мы проезжали, стоили одно очко. Каждый штат к югу от этого штата - два очка. Северные штаты стоили пять очков, а Средний Запад - два очка. Западные штаты стоили двадцать очков, а Калифорния - тридцать. Я знала, что мы никогда не увидим калифорнийский номер, ведь там живут одни кинозвезды, а им незачем разъезжать по этим пустошам.

Однажды в Афинах, штат Джорджия, мы остановились, чтобы поесть и умыться. Лерой, Тед и я выскочили из машины и просочились в дрянную кафешку, пропахшую жиром за годы. Я пронеслась мимо двери, в которую вошли мальчики, и пошла в следующую. Кэрри схватила меня за руку, когда я выходила.

- Мозгов у тебя нету? Еще раз так сделаешь, и я тебя отлуплю, слышишь? Это умывальня для цветных, туда нельзя ходить.

Я не собиралась спорить с ней перед чужими, но, когда мы вернулись в машину, я спросила Карла, что все это значит. Кэрри обернулась к нему:

- Видишь, она меня не слушается. Пусть тебя послушает.

- На Юге кое-что не так, как в Йорке. Здесь белые и цветные не общаются друг с другом, и ты не должна водиться с этими людьми, хотя надо быть вежливой, если когда-нибудь с кем-то из них придется говорить. Твоя мама хотела избавить тебя от проблем.

- Папа, здесь нет никакой разницы с тем, что дома, в Йорке. Просто там не пишут на дверях умывальни «Для цветных», и все.

- Языкастая ты больно. Закрой свой рот, - пригрозила Кэрри.

- Нет, не закрою. Нет никакой разницы, только эти таблички. Я не буду сидеть тут и притворяться, что какая-то разница есть, если ее нету. - Лерой дернул меня за рукав, опасаясь драки. Я пихнула его. - Пап, ну почему я должна заткнуться?

- Ты в целом права, детка, но здесь люди больше дергаются насчет цветных, чем на севере. В остальном ты права. Я тоже не вижу никакой разницы.

Кэрри сказала, что мы оба чокнутые, и мрачно уставилась в окно.

- Я ведь не знаю, чья я на самом деле, может, я тоже из цветных. Может, как раз мне и надо ходить в такие умывальни.

- Господи Боже! - взорвалась Кэрри. - Мало тебе забот, теперь хочешь еще и негритоской быть.

Карл рассмеялся, солнце вспыхнуло на его золотом зубе и отразилось в окне.

- Поглядим еще, Молли. Никто не знает, кто ты такая. Беспородная ты, вот и все.

- У нее кожа темнее, чем у всех нас, дядя Карл, - пискнул Лерой. - У нее глаза карие, ни у кого из нас таких нет.

- У многих бывают карие глаза и оливковый цвет лица; у итальянцев и испанцев, например.

- Эй, Молли, а может, ты из макаронников? - предположил Лерой.

- Какая мне к черту разница? И я не стану шарахаться от людей, если они выглядят не так, как я.

Кэрри в ярости обернулась и бросила:

- Если я хоть раз увижу, что ты водишься с кем-нибудь не таким, я тебе шею сверну, соплячка. Только попробуй, увидишь, что с тобой будет.

- Кэт, дети таких вещей не понимают. Не надо так расстраиваться. Молли, твоя мама пытается спасти тебя от неприятностей. Не трогай ее.

Когда мы добрались до Флориды, все мы были взволнованы, но долго это не длилось. Ехали мы, ехали, и все еще была Флорида. Флоренс сказала, что мы едем по западному побережью к его южному краю, потому что там вся работа и все деньги. Наконец мы подъехали к Форт-Лодердейлу. Карл сказал, в Майами полно евреев, поэтому он сначала попробует здесь. Я не могла поверить, что есть целый город, где люди разгуливают, запустив руки в штаны, но не стала спрашивать. Форт-Лодердейл был покрыт каналами и пальмами, и всем он очень понравился. На той же неделе Карл нашел работу в лавке мясника на северо-востоке города. Эп через неделю нашел работу по установке жалюзи на окнах, но компания потребовала, чтобы он переехал на Западный Палм-Бич. Он согласился, поэтому Лерой, Тед и Эп переехали в Локсахачи и жили в трейлере. Он был похож на толстую серебристую личинку, которая примостилась среди четырех акров кустарника. У нас не было трейлера, но был дом, рядом с железной дорогой на восточном побережье Флориды и позади завода электрических батарей, откуда постоянно шел шум. Этого шума не было слышно, только если проходил поезд.

Каждое воскресенье мы отправлялись в Локсахачи, или Лерой, Тед и Эп приходили повидаться с нами. Лерой получил винтовку 22 калибра и считал, что он самый-самый. Тед после школы работал на другой заправке, а я в основном слонялась по Холидей Парк, потому что больше было нечего делать, а Кэрри не позволяла мне завести винтовку.

В сентябре я пошла в Среднюю школу флота и воздушных сил, наспех собранную в флотских бараках, оставшихся от второй мировой войны. Учителя были тоже из того, что осталось, и мне было скучно до жути. Пока что я держалась особняком, чтобы разглядеть, кто есть кто, прежде чем завести друзей. В школе было приличное число детей из богатых семей. Можно было сказать это по их одежде и по разговору. Я достаточно узнала из уроков английского к тому времени, чтобы знать, что у них правильная речь. Они держались подальше от простых ребят. Я ни с кем не водилась. Я знала, что не из богатых, но я же не ходила с пластиковыми прищепками на воротнике, как девчонки из простых. Мальчишки были еще хуже, у них были длинные сальные волосы и джинсовые куртки, на которых были нарисованы затекшие кровью глаза. Бедовые ребята, они носили эти куртки и черные мотоциклетные ботинки, и грязно сквернословили, когда сходились вместе.

В Долине мы все были одинаковые. Может быть, Черил Шпигельгласс была чуть побогаче, но пропасть не казалась такой глубокой. Здесь между двумя лагерями была проведена четкая черта, и я была уверена, что не хочу быть по одну сторону с неряшливыми ребятами, которые глазели на меня и вели грязные разговоры. Но денег у меня не было. Весь седьмой класс я раздумывала, как вести себя в этой новой ситуации, но мне удалось все рассчитать. 

Для начала, у меня были хорошие оценки, а они были важны. Без хороших оценок нельзя было поступить в колледж. Даже в младших классах средней школы ребята из богатых говорили о колледже. Если я получала бы хорошие оценки, я могла бы получить аттестат и тоже пошла бы. Еще мне пришлось разучиться говорить так, как говорили дома. Я могла считать, что неправильная речь – мой единственный недостаток, но быстро выучилась говорить по-другому. Потом была проблема с одеждой. Я не могла себе позволить много хороших вещей. На следующую осень, когда Кэрри повела меня в магазин Лернера покупать одежду, я сказала, что мне не нужны блузки по два доллара. Как ни странно, она не стала сходить с ума. На самом деле ей, видно, было приятно, что я стала интересоваться своей внешностью. Это давало ей надежду на мою женственность. Она согласилась купить мне несколько хороших вещей из более дорогого магазина. Ребята в школе, наверное, замечали, что я долго ношу одни и те же вещи, но, по крайней мере, это были хорошие вещи. И я знала, что не смогу добиться признания, устраивая дома вечеринки. Что бы мы там делали, танцевали под шум с завода? И вовсе мне не хотелось тащить этих задавак домой. Я решила стать самым веселым человеком во всей школе. Того, кто умеет рассмешить, поневоле полюбят. Я даже учителей смешила. Это действовало.