Мое мнение? Сиена в нерешительности посмотрела на Лэнгдона. Профессор кивнул ей, посылая совершенно ясный сигнал: Раз уж вы так далеко зашли — говорите все, что на уме. Режьте правду-матку.

Сиена откашлялась, повернулась к Сински и заговорила твердым, звонким голосом:

— Мадам, я много лет пребывала с Бертраном в мире генной инженерии. Как вы знаете, человеческий геном — чрезвычайно деликатное образование… карточный домик. Чем больше мы вносим в него поправок, тем больше шансов, что мы по ошибке заменим не ту карту и вся постройка рухнет. Я лично считаю, что пытаться после того, что произошло, вернуть все в прежнее состояние крайне опасно. Бертран был исключительно талантливым и прозорливым генным инженером. Он опередил других на годы и годы. И я сейчас не убеждена, что можно предоставить кому-то другому возможность копаться в человеческом геноме в надежде все поправить. Даже если вы разработаете нечто такое, что, как вы думаете, должно подействовать как надо, попытка это применить означает новое инфицирование всего населения.

— Вполне согласна, — сказала Сински, похоже, нисколько не удивленная услышанным. — Но это, конечно, еще не все. Мы, может быть, даже и не захотим ничего исправлять.

Ее слова застали Сиену врасплох.

— Что, простите?

— Мисс Брукс, я могу не соглашаться с методами, которые Бертран использовал, но его оценка состояния человечества верна. Планета столкнулась с серьезной проблемой перенаселенности. Если мы нейтрализуем вирус Бертрана, не имея практически осуществимого альтернативного плана… мы просто вернем все на круги своя.

Сиена была явно потрясена, и Сински, глядя на нее, добавила с усталой усмешкой:

— Не ожидали услышать от меня такое?

Сиена покачала головой:

— Я вообще уже не знаю, чего ожидать от кого-либо.

— Тогда удивлю вас еще раз, — продолжила Сински. — Как я уже говорила, в ближайшие часы главы ведущих мировых организаций, занимающихся охраной здоровья, соберутся в Женеве обсудить кризис и подготовить план действий. Более важного совещания у меня не было за все годы работы в ВОЗ. — Она посмотрела молодому медику в глаза. — Сиена, я бы хотела, чтобы вы приняли в нем участие.

— Я? — Сиена отпрянула. — Но я не генный инженер. Все, что я знаю, я уже вам рассказала. — Она показала на блокнот Сински. — Все, что я могу предложить, уже тут записано.

— Далеко не все, — вмешался Лэнгдон. — Сиена, любой осмысленный разговор об этом вирусе потребует контекста. Чтобы дать свой ответ на произошедшее, доктору Сински и ее коллегам нужна будет моральная основа. Она явно считает, что вы сможете внести в ее выработку уникальный вклад.

— Подозреваю, что мои моральные суждения не придутся ВОЗ по вкусу.

— Скорее всего не придутся, — согласился Лэнгдон, — но это тем более означает, что вам надо там быть. Вы из числа тех, кто мыслит по-новому. Вы выдвигаете контрдоводы. Вы сможете помочь этим людям понять образ мыслей таких визионеров, как Бертран, — блестящих личностей, чья убежденность заставляет их брать дело в свои руки.

— Бертран не был первым.

— Не был, — подтвердила Сински, — и он не будет последним. Месяца не проходит, чтобы ВОЗ не обнаружила лабораторию, где ученые запускают руки в серые зоны биологии: экспериментируют со стволовыми клетками человека, выводят химер — генетически смешанные виды, не существующие в природе. Это очень тревожно. Наука идет вперед так быстро, что никто больше не знает, где границы допустимого.

Сиена не могла не согласиться. Совсем недавно два видных вирусолога, Фушье и Каваока, создали чрезвычайно патогенный вирус-мутант H5N1. Цели исследователей были чисто научными, но некоторые свойства их творения сильно обеспокоили специалистов по биобезопасности и вызвали бурные споры в Интернете.

— Чем дальше, тем, боюсь, будет мрачнее, — сказала Сински. — Мы на пороге таких новых технологий, каких и вообразить не можем.

— И новых философских течений, — добавила Сиена. — Движение трансгуманистов вот-вот из периферийного превратится в мейнстрим. Одно из его фундаментальных положений — что мы как люди морально обязаны участвовать в своей собственной эволюции… использовать нашу технологию для усовершенствования вида, для сотворения более совершенного человека — более здорового, более сильного, более умного. Скоро все это станет возможным.

— А вам не кажется, что такие воззрения противоречат эволюционному пониманию жизни?

— Нет, — твердо ответила Сиена. — Люди тысячелетиями развивались шаг за шагом, попутно изобретая новые технологии: научились обогреваться, добывая огонь трением, создали сельское хозяйство, чтобы прокормиться, разработали вакцины для борьбы с болезнями; а теперь на очереди генетические инструменты, которыми мы сможем приспосабливать наши тела к меняющемуся миру. — Она помолчала. — Я считаю, что генная инженерия — всего-навсего очередной этап долгого человеческого прогресса.

Сински, погруженная в глубокие раздумья, ответила не сразу.

— Значит, вы полагаете, что мы должны встретить эти новшества с распростертыми объятиями.

— Если мы их отвергнем, — сказала Сиена, — мы так же недостойны жизни, как пещерный человек, который замерзает до смерти, потому что боится разжечь огонь.

Ее слова долго висели в воздухе; тишину первым нарушил Лэнгдон.

— Не хочу выглядеть ретроградом, — промолвил он, — но я вырос на теории Дарвина и не могу не усомниться в том, что попытки ускорить естественный процесс эволюции разумны.

— Роберт, — с жаром возразила ему Сиена, — генная инженерия — не ускорение эволюционного процесса. Это естественный ход событий! Вы забываете, что Бертрана Зобриста сотворило не что иное, как эволюция. Его несравненный интеллект — продукт того самого процесса, что описал Дарвин… эволюции во времени. Его редкостный дар ученого-генетика не результат какого-то откровения свыше… это плод многолетнего интеллектуального прогресса человечества.

Лэнгдон молча обдумывал услышанное.

— И как дарвинист, — продолжила она, — вы знаете, что природа всегда находила способы сдерживать рост общего числа людей: эпидемии, голод, наводнения. Но позвольте вас спросить: может быть, на этот раз она нашла другой способ? Вместо того чтобы насылать на нас страшные беды и казни… может быть, она в процессе эволюции создала ученого, который отыскал иной путь к уменьшению нашей численности с течением времени? Без чумы. Без смертей. Просто большее согласие между биологическим видом и средой его обитания…

— Сиена, — перебила ее Сински. — Время позднее. Нам пора ехать. Но хочу все же кое-что уточнить для себя. Вы не раз говорили мне сегодня, что Бертран не был злодеем… что он любил человечество, просто его стремление спасти наш вид было таким сильным, что он счел столь решительные меры оправданными.

Сиена кивнула.

— Цель оправдывает средства, — произнесла она фразу, приписываемую флорентийскому политическому мыслителю Макьявелли.

— Так скажите мне, — спросила Сински, — верите ли вы, что цель оправдывает средства? Считаете ли вы, что благородное желание Бертрана спасти мир давало ему право выпустить этот вирус?

В комнате повисло напряженное молчание.

Сиена наклонилась к столу, в глазах ее читалась твердая убежденность.

— Доктор Сински, я уже вам говорила, что считаю действия Бертрана безответственными и чрезвычайно опасными. Если бы я могла его остановить, я бы сделала это не задумываясь. Очень вас прошу мне поверить.

Элизабет Сински потянулась к Сиене через стол и мягко взяла обе ее руки в свои.

— Я верю вам, Сиена. Верю каждому вашему слову.

Перед рассветом воздух в аэропорту Ататюрка был холодным и сырым. Над летным полем у частного терминала висел легкий туман.

Лэнгдону, Сиене и Сински помог выйти из машины встретивший их перед зданием сотрудник ВОЗ.

— К вашему вылету все готово, мадам, — сказал он, вводя всех троих в скромное помещение терминала.