Потому что существуют окончательные «нет», и есть цена, которую, несмотря ни на какие шерстяные чулки, ни на какие овсяно-морковные диеты, невозможно заплатить.
Итак, мне следует навсегда распрощаться с этой мечтой, мечтой о той, какой я могла бы быть в марокканском креповом платье цвета зеленого миндаля с наброшенной на плечи шалью с бахромой.
Следует навсегда распрощаться с той частицей себя, которой не суждено воплотиться, с моментом жизни, который так и не удастся пережить. Распрощаться с человеком, испугавшимся Алисы в Стране чудес. Распрощаться с дельфийским платьем лунного цвета с отблеском лагуны Фортюни, что было на Наташе Рамбовой, распрощаться с браслетами из слоновой кости, которые демонстрировала Нэнси Кунард, и меховой пелериной Ли Миллер, которую снимал Ман Рэй. Распрощаться с этим плащом из розового шелка, с вышитым золотым солнцем из астрологической коллекции Эльзы Скьяпарелли, с платьем сирены Чарльза Джеймса и с эскизом бессмертного платья мадам Грёз. Распрощаться с той, кем я не смогла стать, это еще более жестоко, чем расстаться с той, кем я была.
Музеи напоминают саркофаги, а бутики – детские ясли. Жизнь – это бескрайний шопинг, где платья сопровождают нас подобно воспоминаниям о рае или аде.
Когда настоящее сводит меня с ума, когда мне осточертевает новизна лихорадочных и меланхоличных покупок, когда я с излишним рвением реагирую на внутренний зов, влекущий меня к новым и новым покупкам, как если бы это был вопрос жизни и смерти, я на несколько мгновений обращаю взгляд к сокровищам своего кладбища, к тому относительному бессмертию, на платья, что со временем будут восприниматься как шедевры, и у меня возникает желание возродить их, не подвергая разграблению или трансформации, не превращая их в предметы культа.
Платья, которые больше не носят, умирают. Но ведь и мы однажды умрем – в не слишком отдаленном будущем, и, по правде сказать, куда скорее, чем платья.
Жизнь, как и гардероб, состоит из незабываемых воспоминаний, глубоких сожалений и мелких страстей, что омрачают горизонт. Она состоит из надежд, планов, несшитых платьев и утраченных иллюзий.
Платье, в котором выносят мусор, сложенный в пластиковый мешок цвета Карибского моря
Однажды вечером я решила пересечься со своим соседом по лестничной площадке на этой самой площадке. Случай – штука неповоротливая, лучше прийти ему на помощь. От сотворения времен нас убеждали в том, что большинство встреч состоялось именно благодаря случайности, хотя почти все эти встречи были задуманы заранее.
Глава, связанная с предыдущим незнакомцем, была окончена. Ему не удалось нарушить правило: он остался незнакомцем одного вечера, мужчина, наделенный признаками пола, но безымянный (я думаю о номере 8, а не о незнакомце номер 9). Наша беседа прервалась по причинам, довольно темным для моего соседа-философа. Как раз этот последний и разбудил мое любопытство.
Момент встречи столь же важен, как и личность. Я бы даже сказала, что момент более важен, чем личность.
Жизнь дает нам немало примеров, когда хороший человек в неподходящий момент позволяет скверному персонажу вытеснить себя.
Попробуйте завлечь мужчину своей жизни в дневной сумятице, между двумя деловыми встречами, если он вот уже сутки не принимал душ! – даже если вы в туфлях на шпильках, в юбке годе и трусиках-стрингах, это нелегко сделать...
Я приготовилась к неожиданной встрече, которая должна была состояться около семи вечера, в этот час он обычно вытирал ноги о коврик перед входной дверью. С самого Рождества, подглядывая в глазок, я видела, что он возвращается один, ссутулившись, летом и зимой вокруг шеи обмотан неизменный красный шарф (может, он дорог ему как память или же это кокетство – так женщины не расстаются с тюбиком помады), в одной руке потертый, исцарапанный портфель, в другой пачка газет. Но никаких признаков светловолосой девушки.
Те, кому ведомы неуверенность и волнение, знают, о чем я говорю. Ожидание – это рыбак, застывший со своей удочкой, шмотки – это приманка, дурные запахи ее развеивают. Алиби, приготовления, тревога усиливают.
Мое алиби – это мусорный мешок, сия не слишком романтическая деталь защитит меня от подозрений. Только безумная может отправиться на встречу с избранным ею – пусть даже на одну ночь – мужчиной, вооружившись синим пластиковым мешком, набитым картофельными очистками и коробками из-под ячменного сахара, а также шелковистой бумагой всех оттенков и пакетами различных модных магазинов!
На философа Мои шмотки явно производили сильное впечатление: при встрече он каждый раз удивленно разглядывал меня, моему арсеналу он мог противопоставить разве что серые футболки да поношенную черную вельветовую куртку.
Прежде всего нужно не спугнуть его: страх действует на мужчин как тормоз. Увесистый мешок с мусором цвета Карибского моря должен успокоить его, а также придать мне более земной облик, несмотря на расшитую блестками маечку цвета фуксии от Александра МакКуина. Нельзя же одеваться во что попало, даже чтобы вынести мусор. Итак, чтобы усмирить страсти, я влезла в джинсовую юбку «Levis», в людском сознании джинсовка означает непринужденность. Вот поэтому я и выбрала этот знак: юность, свежесть, симпатичная простота для установления контакта.
При каждом содрогании лифта я выскакивала, напудренная, будто театральная актриса, надушенная, как после косметического салона, в руках мусорный мешок цвета Индийского океана.
Четырежды я перелетала площадку зазря. Лифт скользил мимо нашего скромного третьего этажа, взмывая наверх. Ожидание начинало походить на облаву, во мне воскресло детское разочарование: неужто Дед Мороз позабыл обо мне? Всю жизнь мне казалось, что мне отпущен один-единственный вечер. Что, если философ не придет? Может, он сел в самолет и улетел в Китай или в Чили? Что, если он собрал вещи, пока я набирала ванну? Должно быть, я в рассеянности не слышала лифта и прозевала соседа! А может, он поднялся по лестнице? Тогда он уже в своей квартире, погрузился в чтение «Монд» – в нескольких метрах от меня за дверью из ДСП. В таком случае мне остается проглотить таблетку снотворного и запить ее виски: в час, когда «Бон Марше» закрыт, я не знаю лучшего варианта, заменяющего несостоявшееся свидание. Впрочем, высчитывать часы и минуты до открытия бутиков – это драма только для помешанных на шопинге девиц. Владельцы крупных магазинов (а я предпочитаю большие магазины, потому что они уютны, как семейные дома, ошеломляюще огромны, как манеж, и развлекательны, как парк развлечений «Текс Эвери») не отдают себе отчета в том, какое ощущение трагедии возникает в моем сердце каждый вечер около семи часов, когда чувство пустоты, требующей заполнения, еще не притупилось, а я только открыла счет новинкам дня. Только забавная встреча может заменить мне «Бон Марше» или «Прентам», хоть я понимаю, что в смысле эмоциональной насыщенности с этими магазинами ничто не может сравниться. Нынче вечером мой выбор пал на соседа-философа. Прекрасный профиль незнакомца номер 10.
Я застыла в ожидании за дверью (тоже из прессованной древесины), не в силах заняться ничем другим. Позавчерашние одежды уже отправлены на кладбище в длинном белом пластиковом чехле с этикеткой: «вечернее платье, незнакомец номер 8», потому что это уже восьмая подобная встреча с незнакомцем, и вместо того, чтобы запоминать имя, я предпочитаю присваивать им номера. Я стягиваю узлом низ пластикового чехла: платье, сопутствовавшее встрече платье, которое было расстегнуто, распахнуто руками мужчины, посвящается ему. Я больше его не надену, никто, никогда не прикоснется к нему, кроме меня. Быть может, однажды вечером в приступе ностальгии... я выну его из пластикового чехла, нежно проведу по нему рукой, чтобы понять, что чувствовал незнакомец, потому что прикосновение к ткани позволяет понять, что за воспоминание она унесла с собой.
Мои платья хранят верность.
Я приклеилась к двери, вглядываясь в дверной глазок.