— Не представляю, кто это придумал, что женщине без мужчины не обойтись? Попробовали бы хоть что-нибудь доказать моему Люку Маккензи — потом бы говорили. Самый несговорчивый, тупоголовый, упрямый из всех мужиков. Глаза бы мои его не видели!

— Мне казалось, ты недавно говорила, что ваш брак заключен чуть ли не на небесах, — не удержалась и съязвила подруга. — Что же такого сделал Люк, что ты переменила мнение?

— Спроси лучше, чего он не сделал! — воскликнула Хани, забираясь в фургон.

— Так чем же провинился твой муж?

— Отказывается брать меня завтра с собой на поиски пропавших коров.

— А я считала, что ты побаиваешься лошадей.

— Это он мне тоже припомнил. Сказал, что конь всегда чувствует, когда всадник боится. А у него и так хлопот полон рот и ему некогда возиться со мной, если лошадь меня сбросит.

— Он прав, — улыбнулась Гарнет.

— И ты туда же! — возопила подруга.

— Что это у тебя? Уж не виски ли?

Хани опустила глаза и, только тут вспомнив, радостно тряхнула бутылкой:

— Мод прислала. Сказала, что тебе не помешает добрый глоток горячительного.

Гарнет тревожно посмотрела на подругу:

— Ты ей не говорила о ребенке?

— Ну, что ты! Мод просто решила, что у тебя на душе кошки скребут.

— И она права.

Хани подкинула вверх бутылку:

— Она сказала, что это лечит лучше всяких лекарств.

— И советовала выпить? — Гарнет с сомнением посмотрела на бутылку, потом осторожно поднесла горлышко ко рту, сделала несколько глотков и отдала обратно. — Не понимаю, кому это может нравиться? Горько и в горле жжет. Попробуй.

— Отец говорил, что виски исцеляет любую печаль. А моя печаль — это Люк. Хотя лечить надо не меня, а его. Проклятый тиран! Ну да все равно. — И она сделала несколько больших глотков, но тут же скривилась и передала виски Гарнет. — Ужасно! Как это мужики хлещут стакан за стаканом и при этом похваливают?

— Ну-ка, — Гарнет отхлебнула еще. — Мне кажется, у них это что-то вроде проверки мужества. С первым стаканом виски они становятся мужчинами. — Она презрительно усмехнулась.

— То же самое они испытывают к первой женщине, — Хани тоже потянулась к бутылке, — предмету их величайшей гордости. — Она закатила глаза и приложилась к горлышку.

— А мы не можем забыть первого, кого они убили, — проговорила Гарнет, принимая бутылку и делая несколько новых глотков. — Их достоинство… их величайшее достоинство… — Ее пальцы разжались, и бутылка покатилась по дну фургона. — Чуть что, хватаются за револьвер…

— Почему же мы так не ценим собственную женственность? — Хани подобрала бутылку. — И что нам дает она? Развивается грудь?

— Признаюсь честно, для меня это было большим разочарованием. — Гарнет хихикнула. — Или, вернее сказать, невеликим достижением в жизни, — Женственность не бывает без хлопот с месячными, — рассмеялась Хани, а Гарнет вновь потянулась к бутылке. — Интересно, что бы сказали мужчины, если бы мы начали кичиться по поводу первого раза?

— Ну, мне месячные не грозят. По крайней мере в ближайшие месяцев шесть. — Подруги снова прыснули. — Или бы похвалялись… похвалялись. — Гарнет икнула. — Извини. Похвалялись бы первым мужчиной.

Хани опустила веки, которые внезапно оказались слишком тяжелыми.

— А кто был твой первый? — заговорщически прошептала она.

— Бобби Джо Ренфрю.

— Б-бобби Джо? — Подруга сделала последний глоток и отставила в сторону пустую бутылку. — Это кто?

— Мой первый муж.

— Х-хороший? — Хани изо всех сил боролась со свинцовыми веками.

— Не больно-то. — Гарнет расхохоталась. — По словам Флинта, Бобби со мной впервые узнал, что этим самым можно пользоваться не только для того… — Ее начал душить смех.

— Чем пользоваться? — В голосе Хани сквозил явный интерес.

— …не только для того, чтобы писать.

Женщины покатились со смеху.

— А у тебя кто был первым? — спросила Гарнет, когда они наконец смогли перевести дыхание.

— Его звали Роберт… Роберт… — Хани наморщила лоб. — А фамилию не помню. Юрист. Я его любила.

Гарнет силилась понять, что сказала подруга.

— Почему же ты не вышла за него замуж?

— Через неделю он объявил, что женат. — Это признание вызвало новый взрыв хохота. — Но смеялась я все-таки последней. — Хани приложила палец к губам и наклонилась к самому уху Гарнет. — Я его дурачила, — прошептала она.

Глаза Гарнет округлились:

— Ну да?

Хани кивнула:

— Только притворялась. Роберт считал себя великим любовником, а я была совсем глупышкой и принимала его слова за чистую монету. О» утверждал, что после него ни один мужчина меня не соблазнит. — Хани тихонько засмеялась и стиснула Гарнет руку. — Он был прав, после него меня не привлекал ни один мужчина, пока я не встретила Люка… — Она глубоко вздохнула. — Я тебе когда-нибудь признавалась, как сильно люблю старину Люка?

— Намекала.

— Ты уж поверь, Гарнет. И скажи, он правда красивый?

— Симпатичный. Как все братья. Ос-собенно Флинт. Ос-собенно после того, как я его побрила.

— Побрила! — прошептал Люк. Они с Флинтом подошли как раз вовремя и успели подслушать конец разговора.

— Чтобы спасти, — объяснил брат. — Я тогда напился и вырубился. Боже, да они нализались виски! — воскликнул он, прислушиваясь к неразборчивым словам.

— Кто нализался? — удивился подошедший Клив.

— Хани и Гарнет, — ответил Люк.

— Вы бы лучше остановили их, а не подслушивали разинув рты, — упрекнул братьев Клив и направился к костру.

— А мне понравилось, — усмехнулся Люк. — Никогда бы не подумал, что я так хорош в постели.

— Пьяные бредни, братишка, — буркнул Флинт и покачал головой после очередного донесшегося из фургона взрыва хохота. — Посмотрим, как они станут смеяться завтра утром.

— Пусть себе развлекаются, — вступился за женщин Клив. — Девочки каждый день с ног валятся от усталости и могут позволить себе развеяться один разок.

— Ты прав, — согласился Люк. — Девчонкам хороша друг с другом. Недавно Хани бросалась на меня, точно мегера. А послушать ее теперь, так я просто ангел.

— Значит, настало время прервать их болтовню, чтобы вы с Хани расцеловались и помирились, — пошутил Флинт.

— Кстати, о мире. — Люк пристально посмотрел на брата. — Какая кошка между вами пробежала?

— С чего ты взял, что между нами кто-то пробежал?

— Она в последнее время как в воду опущенная. Знаешь, я никогда не учил тебя жить, но…

— Черта с два, не учил, — перебил его Флинт. — Учил, еще как! Клив, подтверди.

— Очень даже учил, — усмехнулся младший брат.

— Ну ладно, ладно, — пошел на попятную Люк. — Иногда я чувствовал, что маме надо помочь. Слишком уж вы резвыми росли.

— А ты был и рад стараться, — уколол его Флинт.

Люк усмехнулся и снова посмотрел на брата.

— Успокоился бы наконец. Я так обрадовался, когда ты привез с собой Гарнет. Вот было бы здорово, если бы ты наконец осел на ранчо!

— Я сам с начала путешествия об этом подумываю.

— Слышишь, старший брат? — вмешался в разговор Клив. — Наш Флинт прикидывает, не расседлать ли жеребца и не закинуть ли подальше шпоры!

— Никогда не поверю, что в нем угаснет тяга заглянуть за перевал, — отозвался Люк.

Флинт добродушно сносил их подковырки.

— В последнее время я начал понимать, что за перевалом все то же, что и здесь.

— Гарнет тебе помогла?

— А хоть бы и так. Никогда бы не подумал, что найдется такая женщина, которая меня образумит. В ней чувствуется жизненная сила нашей матери. — Голос Флинта дрогнул, глаза потеплели.

— Аллилуйя! — вскричал Клив. — Вот уж не рассчитывал дожить до того дня, когда братишку Флинта охомутает и приручит девчонка.

— Погоди, погоди, брат, — не сдавался Флинт, — Ты что, забыл, чему учила нас мать? Не прыгай в загон, пока не убедился, что лошадь сдалась. Кто сказал, что Гарнет оставила намерение выйти замуж за своего родственника из Санта-Фе?

— Бог с тобой, Флинт! — рассмеялся Люк. — Разве мы не видим, как вы друг на друга смотрите?