Если бы они действительно вымерли, то летописец со свойственной ему набожностью скорее употребил бы слово «преставились» или что-то в этом роде. Но он говорит «погибли». Погибают только в бою, в сражении. Значит, речь идет не о вымирании. А раз погибли с оружием в руках, значит, воевали против Дмитрия Донского.

Опять же неприсоединившихся князей никогда не называли «мятежными». «Мятежные» — это нечто внутреннее. Мятежным можно стать только после присоединения. Никак не раньше.

«Раскольники» — вообще чисто церковное понятие и употреблялось только в отношении лиц, каким-то образом несогласных или выступающих против христианской веры.

Слова автора нельзя трактовать иначе как: сплоченное противостояние (мятежники) на религиозной почве (раскольники), которое было побеждено в сражениях (погибли). Стало быть какая-то религиозная распря между своими — русскими (царства его).

Не может не вызвать интерес следующее выражение, употребленное в отношении Дмитрия Донского при его посмертном восхвалении:

«Ты же столп нечестия разрушил на Русской земле и не примкнул к неразумным народам на пагубу христианам».

Удивительно, что крайне набожного, почти святого человека хвалят за то, что он «не примкнул» к народам, угрожающим «пагубой» христианству. Это идет вразрез с образом, который сам же автор создает:

«Царским саном облеченный, жил он по-ангельски, постился и все ночи простаивал на молитве, сну лишь ненадолго предаваясь; вскоре снова вставал на молитву и в такой благости всегда пребывал. Тленное тело имея, жил он жизнью бесплотных. Землею Русскою управляя и на престоле сидя, он в душе об отшельничестве помышлял, царскую багряницу и царский венец носил, а в монашеские ризы всякий день облечься желал. Всегда почести и славу от всего мира принимал, а крест Христов на плечах носил, божественные дни поста в чистоте хранил и каждое воскресенье святых таинств приобщался. С чистой душой перед Богом хотел он предстать; поистине земной явился ангел и небесный человек».

Сколько же по количеству должно быть этих «неразумных» народов, чтобы угрожать «пагубой христианству»? Очевидно, никак не меньше, чем самих христиан. Вряд ли небольшая горстка людей смогла составить христианству реальную угрозу.

И почему автор никак не объясняет, кто такие эти «неразумные» люди? Как утверждают официальные источники, кроме ортодоксальной (впоследствии православной) веры, рядом с Русью существовали лишь ислам (мугамеданство) и латинская (католическая) вера. Ну и написал бы автор: не поддался мугамеданам или латинянам. А тут скромно, можно даже сказать завуалировано — «неразумные народы». Явно не мусульмане и не католики.

Называли ли еще кого-нибудь летописцы «неразумными»? Называли. И не раз. Например, Святослава Храброго, сына Ольги, приверженца славяно-арийских Вед, гонителя христиан:

«Сын же ее великий князь Святослав, яко зверь был обличием… не смыслил, не разумел, во тьме ходя и не желая видеть славы Господа… зверским нравом живый».

Вот именно таких людей обычно летописцы и называли «неразумными». Примечательно, что «неразумные» народы составляли целый «столп нечестия в Русской земле». Столп нечестия из неразумных народов в Русской земле — это весьма и весьма крупное историческое явление. Просто так обойти вниманием это явление историки себе явно не позволили бы. Раз обходят — значит должна быть причина. И причина эта весьма внушительна и существенна.

Последний вопрос. Автор восхваляет Дмитрия за то, что он «не примкнул к нерадивым народам». Требует ли это восхваления для столь благочестивого человека? Святой христианин не примкнул к каким-то нерадивым глупцам? Как видим, летописец считает, что ТРЕБУЕТ! А что, была вероятность подобного «примыкания»? Кажется невероятным, но была, дорогой читатель. И не просто «была», и скорее всего не «вероятность». БЫЛО ЭТО САМОЕ ПРИМЫКАНИЕ! Когда дойдем до получения ярлыков на великое княжение, вполне в этом убедимся.

Не менее значительным «памятником Куликовского цикла» считается «Задонщина». Хотя высказывается предположение, что свое название «Задонщина» произведение получило в более позднее время. Наиболее вероятным заглавием общепринято считать «Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче и о брате его князе Владимире Андреевиче, как победили супостата своего царя Мамая». Время создания относят к осени 1380 года.

Правда, всегда идет оговорка, что дошедшие до нас записи песни-слова о задонской битве, возможно, сделаны в XVII веке, и существует множество их вариантов, так как записывались с голосов певцов-сказителей в территориально разных районах, но время создания установлено точно — осень 1380 года.

«Задонщина», в отличие от «Сказания о Мамаевом побоище», является, несомненно, литературным произведением. В качестве примера можно привести такие строки:

«Вот уже, братья, подули сильные ветры с моря к устьям Дона и Днепра, принесли грозные тучи на Русскую землю, из них выступают кровавые зарницы, и в них трепещут синие молнии».

Язык «Задонщины» богат яркими сравнениями, аллегориями.

«Вспомним давние времена, восхвалим вещего Бояна, искусного гусляра в Киеве. То ведь вещий Боян, перебирая быстрыми своими перстами живые струны, пел русским князьям славы…»

«Тогда гуси загоготали и лебеди крылами заплескали. Нет, то не гуси и не лебеди крылами заплескали: то поганый…»

Но высокая художественность данного произведения весьма особенная. С самого начала чтения «Задонщины» читающего не покидает чувство легкой чертовщинки. Постоянно портят настроение какие-то нестыковки.

«…царь Мамай стоит у быстрого Дона, пришел он на Русь и хочет идти на нас в Залескую землю».

Здесь, например, четко указывается, что Мамай хоть и пришел на Русскую землю, но она ему не нужна, его интересует только Залесская земля, то есть район Ярославля.

«А уж гибель их (войск Мамая) подстерегают крылатые птицы, паря под облаками, вороны неумолимо грают, а галки по-своему говорят, орлы клекочут, волки грозно воют, а лисицы брешут, кости чуя.

Русская земля, ты теперь как за царем за Соломоном побывала».

Причем здесь Соломон? К чему такие резкие переходы? В тексте регулярно всплывают обрывочные фразы, не имеющие связи с остальным произведением.

А вот БЛАГОСЛОВЕНИЕ Донского Сергием Радонежским ОПЯТЬ ОТСУТСТВУЕТ! Дальше не лучше:

«Не туры возревели у Дона великого на поле Куликовом. То ведь не туры побиты у Дона великого, а посечены князья русские, и бояре, и воеводы…

Пересвета-чернеца, брянского боярина, на место суда привели. И сказал Пересвет-чернец великому князю Дмитрию Ивановичу: «Лучше нам убитыми быть, нежели в плен попасть к поганым татарам!» Поскакивает Пересвет на своем борзом коне, золочеными доспехами сверкая, а уже многие лежат посечены у Дона великого на берегу.

И говорит Осляба-чернец своему брату старцу Пересвету: “Брат Пересвет, вижу на теле твоем раны тяжкие, уже, брат, лежать голове твоей на траве ковыль…”»

Неподготовленного читателя может постичь отпадение челюсти до полного вывиха. Ведь неоспоримой истиной является то, что богатырь Пересвет открывает Куликовскую битву поединком с печенегом (или татарином) Челубеем. Здесь же Пересвет появляется в середине битвы, к тому же оказывается старцем. Но если Пересвет хоть с опозданием, но все же появился на Куликовском поле, то Челубей демонстративно проигнорировал битву.

Непонятно, почему брянского боярина Пересвета, сверкающего золочеными доспехами, называют чернецом (монахом)? У чернеца не может быть ни боярского титула, ни, тем более, золоченых доспехов. Это вещи взаимоисключающие друг друга. Похоже, кому-то очень хотелось превратить Пересвета в чернеца, но при этом «не выкидывать остальных слов из песни». Подобные нестыковки могут возникать только в случае искусственного наложения одного повествования на другое.

Почему трупы погибших лежат на берегу Дона? Да, Куликовское поле расположено в районе реки Непрядва, которая впадает в Дон, но не так близко от него, чтобы у трупов хватало сил добегать до его берега самим. А в «Задонщине» же весьма недвусмысленно указывается место битвы — «на берегу Дона».