Великий же князь ответил: «Если мне Бог поможет, отче, поставлю монастырь в честь пречистой Богоматери». И, сказав это и получив благословение, ушел из монастыря, и быстро отправился в путь.

Собрав всех воинов своих, выступил он против безбожных татар; увидев же войско татарское весьма многочисленное, они остановились в сомнении, страхом многие из них охвачены были, размышляя, что же делать. И вот внезапно в это время появился гонец с посланием от святого, гласящим: «Без всякого сомнения, господин, смело вступай в бой со свирепостью их, нисколько не устрашаясь, — обязательно поможет тебе Бог».

Тогда князь великий Дмитрий и все войско его, от этого послания великой решимости исполнившись, пошли против поганых, и промолвил князь: «Боже великий, сотворивший небо и землю! Помощником мне будь в битве с противниками святого имени твоего».

Так началось сражение, и многие пали, но помог Бог великому победоносному Дмитрию, и побеждены были поганые татары, и полному разгрому подверглись: ведь видели окаянные против себя посланный Богом гнев и Божье негодование, и все обратились в бегство».

Самое первое, что должно бросаться в глаза, — это отсутствие каких-либо упоминаний о Пересвете и Ослябе. Даже если предположить, что автор никогда ни от кого не слышал, что Куликовская битва началась поединком Пересвета с Челубеем, то О ВЫДЕЛЕНИИ ДВУХ МОНАХОВ ПЕРЕСВЕТА И ОСЛЯБЫ лично Сергием Радонежским лично Донскому он должен был знать непременно. Не только знать, но и посвятить этому «знаковому поступку» отца Сергия несколько страниц своей книги.

Однако текст ярко свидетельствует, что ни Епифаний Премудрый в XIV, ни Пахомий Логофет в XV веке ОБ ЭТОМ НЕ ИМЕЛИ НИ МАЛЕЙШЕГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ. На основании таких фактов довольно точно можно рассчитать картину существования татарской версии во времени.

То, что Пахомий «исправлял» «Житие» именно под татарскую версию, свидетельствуют многие данные. Противники Дмитрия по ходу повествования называются исключительно «татарами». Никаких других названий таких, как «половцы» или «печенеги» не допускается. Данные «исправления» могут принадлежать только перу Пахомия.

Пахомий позволял себе вносить изменения в повествовательной части «Жития», а вот прямую речь святого править побоялся. Правильно сделал. Коверкать слова действительно святых людей небезопасно. Прежде всего для собственного здоровья. Пахомий как священник прекрасно это понимал. Обезьянщики, конечно, отрицают существование в мире подобных явлений. Под хвостом у макаки оно, понятно, спокойнее. Но независимо от их желания мир полон необъяснимых вещей.

Пахомий после прилагательного «безбожные» убрал слово, которым святой Сергий назвал противников Дмитрия, получилось, что преподобный Сергий их вообще никак не называет, а дописать слово «татары» у Пахомия духу не хватило. Дальше Пахомий превзошел сам себя в изобретательности. Используя тот же метод, что и современные историки, он вроде бы убрал ненужное, а вроде бы и не приписал Сергию ничего такого, чего он не произносил. Словесная абракадабра стала выглядеть так: «…смело вступай в бой со свирепостьюих, нисколько не устрашаясь…» На столь высокий слог Пахомий перешел видать с большого перепугу. Представляем, как у него тряслась бороденка и лысина вставала дыбом, когда он «рожал» эти шекспировские фразы.

Можно ли из слов Сергия Радонежского сделать вывод, что он говорит именно о татарах? Да ни в коем случае! Пахомий добивался того, чтобы читатели по аналогии склонны были догадаться, что Сергий говорит о татарах. Раз в других местах произведения вставлено слово «татары», значит, и Сергий имеет в виду татар. Данный метод не пышет модерном и даже сегодня лежит в основе телефонного мошенничества. Многие, возможно, сталкивались: «Ма, я в милиции…», а дальше «ма» уже сама дорисует в уме требуемую мошеннику картину.

Сергий в течение всего произведения ни разу не произнес слова «татары» и не мог этого сделать, поскольку во время создания оригинала «Жития» (XIV век) татар как противника Руси еще не существовало.

Всевозможные более поздние версии о том, что Радонежский благословил Дмитрия на защиту «земли Русской» и т. п., слова самого Сергия отметают напрочь. Единственное, что он сказал: «Следует тебе заботиться о порученном тебе Богом славном христианском стаде». Другими словами, Сергий призывает Дмитрия защищать христианскую веру, которой угрожает опасность. Других субъектов, нуждающихся в защите, Сергий не называет. Это лишний раз подтверждает исключительность религиозных причин Куликовского сражения.

Влияние святых Бориса и Глеба непременно отмечалось летописцами на ход каждой битвы начала второго тысячелетия, кроме «Слова о полку Игореве», разумеется. Святополк окаянный, причастный к смерти святых, неоднократно упоминается отечественными «книжниками».

«Сказание» это, собственно, и есть история о том, как Борис и Глеб стали святыми, а имя Святополк нарицательным для всех злодеев и вероотступников (почему-то).

Начинается «Сказание» с повествования о семье Владимира. Великий князь Владимир Красно Солнышко (креститель Руси) имел 12 сыновей, и не от одной жены. Самым нелюбимым был Святополк, который, как подозревают, на самом деле был сыном Ярополка — родного брата Владимира. «Сказание» говорит об этом так: «Владимир же, в то время еще язычник, убив Ярополка, овладел его беременной женою». В общем-то из этого уже видно, насколько Святополк был нехорошим.

Сыновей Владимир посадил на княжение в разных городах. «Когда минуло 28 лет после святого крещения, подошли к концу дни Владимира — впал он в тяжелый недуг. В это время пришел из Ростова Борис, а печенеги вновь двинулись ратью на Русь, и великая скорбь охватила Владимира, так как не мог он выступить против них, и это сильно печалило его. Призвал он к себе Бориса и, дав ему под начало много воинов, послал его против печенегов.

Когда Борис, выступив в поход и не встретив врага, возвращался обратно, прибыл к нему вестник и поведал ему о смерти отца. Рассказал он, как преставился отец его и как Святополк, утаив смерть отца своего, ночью разобрал помост в Берестове и, завернув тело в ковер, спустил его на веревках на землю, отвез на санях и поставил в церкви Святой Богородицы. И как услышал это святой Борис, стал телом слабеть, и все лицо его намокло от слез, обливаясь слезами, не в силах был говорить. Лишь в сердце своем рассуждал так: «…кому поведать эту горькую печаль? Брату, которого я почитал как отца? Но тот, чувствую я, о мирской суете печется и убийство мое замышляет. Если он кровь мою прольет и на убийство мое решится, буду мучеником перед Господом моим».

…Идя же путем своим, думал Борис о красоте и молодости своей и весь обливался слезами. И хотел сдержаться, но не мог. И все видевшие его тоже оплакивали юность его и его красоту телесную и духовную. Кто же не восплачется, представив пред очами сердца своего эту пагубную смерть?

Весь облик его был уныл, и сердце святое было сокрушено, ибо был блаженный правдив и щедр, тих, кроток, смиренен, всех он жалел и всем помогал.

Так размышлял в сердце своем богоблаженный Борис и говорил: «Знал я, что брата злые люди подстрекают на убийство мое и погубит он меня, и когда прольет кровь мою, то буду я мучеником пред Господом моим, и примет душу мою Владыка».

…Святополк же, сев на княжение в Киеве после смерти отца, призвал к себе киевлян и, щедро одарив их, отпустил».

После этого Святополк якобы отдает приказ убить Бориса. Но не просто так. Подлый Святополк еще и письмо ему посылает.

«К Борису же послал такую весть: “Брат, хочу жить с тобой в любви и к полученному от отца владению добавлю еще”».

В это время у Бориса в подчинении находится все русское войско. Как мы помним, битвы с печенегами не состоялось, следовательно, жертв нет. Тем не менее войско в полном составе покидает Бориса.

«И сказала ему дружина: «Пойди, сядь в Киеве на отчий княжеский стол — ведь все воины в твоих руках». Он же отвечал им: «Не могу я поднять руку на брата своего, которого чту как отца». Услышав это, воины разошлись, и остался он только с отроками своими…