— А во дворе?

— Ну вот, вхожу я во двор и смотрю, перед подъездом че-то черное валяется. А над ним вроде человек склонился. Я сначала подумал, может, замочили кого. Подхожу, смотрю, а труп-то не человечий. Пес такой здоровый, ротвейлер вроде. А над ним… — Саня замялся, глянул на Влада, и тот покивал ему, продолжай мол, — а над ним оборотень.

— Оборотень?

— Что я их, не видел что ли? — обиделся Саня, — Я фильмов про них, знаешь, сколько смотрел.

— А почему именно оборотень? — спросил Владислав, — может это просто большой волк был?

— Да не бывает таких волков! — почти крикнул Голубев, да вот с голосом у него были проблемы после того, как визжал на весь город в ту памятную ночь. — Да и глаз у них таких нет. Знаешь, он как смотрел, — Голубев поводил глазами, — пронизывающе!

Влад покивал. Ему было скучно, его раздражал этот Саня, который, судя по всему, решил прославиться, попасть в газету любой ценой.

— «Будет потом хвалиться перед корешами, вот я де герой, про меня даже в газете писали!» — подумал Влад. Статья, впрочем, пойдет в «Замочную скважину», а значит, весь этот бред про оборотня был как нельзя кстати.

— И вот, смотрим мы друг на друга, — говорил Голубев, — а потом как я закричу, пшел, мол, вон! Да громко так, начисто голос сорвал. Тварь голоса моего испугалась, собаку бросила и в кусты. Знала, что с человеком лучше не связываться. Человек, он царь природы. Так что я, получается, легко отделался, подумаешь, горло сорвал.

Тут Саня приврал. После встречи с волколаком отделался он не легко, а тяжело, и не отделался, а обделался. Но об этом никто не знал, и тайну эту Голубев собирался унести с собой в могилу.

— Понятно, — сказал Сергеев, — а вы раз с праздника возвращались, наверное нетрезвый были.

Саня подозрительно зыркнул на Влада:

— Ну, пили конечно. Но я как этого живоглота увидел, так сразу весь хмель сняло. Или… думаешь, мне приглючилось?

— Ну… — произнес Влад, — тут из зверинца сбежала пара волков. Может быть это был один из них?

— Что ты, что ты!! — прохрипел Саня, — да ты бы видел, что от пса осталось! Кровищи — море. А там еще кишки по всей площадке раскинуты! И этот… волк, он же их жрал. Где это видано, чтобы волки собак жрали!?

— Ну ясно.

С тем и распрощались. Влад возвратился домой, где дописал статью про волков. Голова у него побаливала. Ноги гудели. За последние дни, особенно после выключения света, свободного времени почти не оставалось. Приходилось носить воду, если ты хочешь пить. Приходилось бежать на другой конец города к заправке и там за дикие деньги закупать газ. Одноконфорочную газовую плитку он прикупил еще позавчера, и ему сильно повезло — взял одну из последних. Керосиновую лампу ему одолжили в Нижнем городе, где жил один из давних приятелей, и теперь она болталась на стеклянной люстре, олицетворяя возврат к истокам. Когда Влад зажигал сей анахронизм, по комнате неизменно начинали прыгать красноватые, дикие световые зайчики, и квартира журналиста начинала походить на пещеру безумного колдуна.

С потерей электричества сдох компьютер, и вместе с ним отпала надобность в провайдере. Скрипнув зубами, Сергеев извлек из пыльных глубин антресоли закрытую чехлом печатную машинку «Ортех», каковая возрастом была едва ли в половину младше самого Влада. На этом доисторическом собрате керосинового фонаря и печатал Сергеев ныне свои сочиненья.

У него болели руки — кончики пальцев за время работы на мягкой клавиатуре совсем забыли, каково шлепать литерами на механическом агрегате. Владислав стал больше читать, потому что телевизор был недоступен, и радио больше не баловало своего хозяина музыкой. Вечерами он пялился на погруженный во тьму город и размышлял. Ему даже пришло в голову, что в крестьянском тяжелом труде что-то есть — после напряженного трудового дня обыкновеннейший отдых, да собрат его покой казались чуть ли не пресловутым смыслом жизни, особенно если к нему прибавлялось удовлетворение от сделанного.

Через день после отключения света позвонил Дивер. Случилось это вечером, когда Влад предавался заслуженному отдыху, перемежающемуся с приготовлением ужина. За окном вяло светила большая желтая луна — только-только поднялась над крышами домов, и достойной замены погасшим фонарям из нее пока не получалось.

— Ты здесь? — спросил Дивер из телефонной трубки, и продолжил, — а я уже подумал, что ты сбежал. Покинул наш славный городок.

— Я был занят, — сказал Влад.

— То-то у тебя телефон не отвечал. Телефон-то не отключили, надо же.

Влад молчал. Он смотрел на луну, какая она сегодня — поджаристый блин с угольками морей и впадин.

— Влад, надумал что-нибудь?

— Что я должен был надумать?

— Ну… — сказал Севрюк и запнулся, а потом произнес полушепотом. — Обо всем этом! Ну, колыхается вуаль, вьется…

— Михаил, — сказал Влад, — я устал. Я сегодня целый день обеспечиваю себе приемлемую жизнь. Отстоял в трех очередях, и мне еще писать статью. Воды наносил, газа закупил, ужин приготовил. Что там еще полагается — рожь накосить, скотину покормить? Но к счастью, единственная скотина, которую надо кормить в этом доме, это я сам!

— А, — сказали из трубки, — ну ладно, извини.

И Дивер отключился, канул в дебрях каких-то своих проблем, вряд ли сильно отличающихся от проблем самого Влада.

Еще он видел Степана. И едва его узнал — бывший алкоголик и бывший же сталкер разительно переменился. Одет был опрятно, и его жуткая черная щетина приказала долго жить. И шел он, не сгорбившись и шаркая ногами, а быстро и целеустремленно. Владислав видел его издалека, хотел окликнуть, но раздумал — спешил в магазин за крупой, а там целыми сутками обреталась поражающая своей длиной очередь. Да, тяжкая примета середины августа — очереди были за всем, хотя недостатка в продуктах и сырье пока не ощущалось. Психология же горожан заставляла их скупать все подряд — спички, соль, муку и сахар. Все это захламливало квартиры, путалось под ногами и зачастую сгнивало, пораженное неведомыми паразитами. А жильцы снова и снова тащили мешки с продовольствием к себе в однокомнатки, и холодильники ломились от мороженого мяса, и их движки начинали давать сбои из-за перегруза.

Ходили тяжкие слухи о грядущем голоде. Ничем не подтвержденные, они все равно нагоняли тоску и дурные предчувствия. И хотя выдавались еще чудные и полные света летние деньки, улыбок на улицах изрядно поубавилось.

Вот и сегодня до самого вечера провозился Влад. Когда солнце миновало зенит и стало все быстрее склоняться к востоку, Сергеев упаковал в коричневую потертую папку машинописную статью про волков и направился в редакцию «Замочной скважины», где был принят с почестями.

— Творится не пойми что, — сказал редактор, — семь лет пашу редактором желтой газеты и вот впервые такое вижу. Такое ощущение, что весь этот бред, все эти сказки, которыми мы газету пичкаем, со страниц бежит и по городу расползается.

Влад не знал, что ответить, как-то не ожидал таких откровений.

— А плевать, — молвил отец вдохновитель «Замочной скважины», — наше дело — деньги зарабатывать. И на чудесах, если получится.

Получив как нельзя кстати пришедшийся гонорар (цены в городе все ползли и ползли вверх, как столбик термометра в июле), Владислав покинул редакцию, даже не подозревая, что посетил это сияющее огнями здание в последний раз.

Прошел по Верхнемоложской и через некоторое время включил фонарик, с досадой отметив его ослабевший желтоватый свет — батарейки взяли себе дурную моду иссякать, а новые скоро догонят по цене аккумуляторы. То и дело навстречу попадались темные людские фигуры с фонарной фарой перед собой. Лиц разглядеть было нельзя. Некоторые тащили с собой факелы, и света от них было больше, чем от всех вместе взятых фонарей.

Машины ездили совсем редко — бензин стал дорог, да и завозов новых не было уже три дня. Говорили, что где-то в окрестностях сгинула целая колонна бензовозов, вызванных из райцентра, и никто даже их не хватился. Но это слухи, без подтверждения.