— Левее, левее! — орали во вражеском стане.

Рамена решил, что он кого-то зацепил, во всяком случае неясное шевеление и прекратившаяся стрельба об этом свидетельствовала. А потом что-то клюнуло его в плечо, Дмитрий поднял голову, думая увидеть разгневанного Ворона, но того не было, только вспарываемый пулями воздух. Следующий выстрел угодил точно в автомат бывшего сектанта, и тот звучно сдетонировал, разом подорвав все оставшиеся патроны в магазине, расшвыряв в стороны тучу мелких стальных осколков, большая часть которых осела на лице брата Рамены-нуллы. Чувствуя, как кровь заливает глаза, Рамена уронил голову на асфальт. Черные блестящие крупинки покрытия казались бездонным, полным сгоревших звезд космосом.

У Босха закончились патроны, Кобольд возился с затвором, а те, на другой стороне улицы испытывали такие же проблемы. На несколько секунд возникла пауза, в течение которой кто-то громко на всю улицу стонал. На уровне пятого этажа распахнулось окно, и звонкий женский голос прокричал:

— Мань, закончилось все?

— Да не, передыхают, — отозвались из соседнего дома. — Возьми их Исход!

Рябов мучил несчастное оружие, силясь отыскать причину прекращения им стрельбы — в пулеметах он не разбирался, и потому не знал, что от беспрерывной стрельбы у пушки заклинило ствол. Кобольд снова стал стрелять, силясь накрыть очередью как можно большее пространство улицы. Естественно, толку это не приносило. Босх грязно ругался, подрагивающими руками перезаряжая автомат.

С крепким словцом Рябов швырнул пулемет на землю и собрался было залечь, как в стане противника звучно хлопнуло, и быстролетящий предмет размером с яблоко вонзился ему в живот. Рябов вытаращил глаза, открыл было окровавленный рот для новой порции брани, как предмет вдруг разорвался с оглушительным грохотом, от которого у всех заложило уши. Кобольд выронил автомат, Босх застыл с раскрытым ртом. Стрый лежал носом в асфальт и держался за уши.

— Ну, это право чересчур, — отчетливо сказали среди невидимых врагов.

— КОЗЛЫ!!! — заорал Босх, высовываясь из-за дерева и поливая из автомата смутные тени под деревьями. — Козлы все!!!

Кобольд бросил оружие и бочком стал покидать место битвы. Со стороны деревьев снова стреляли. Босх захлебнулся фразой и упал на колени.

— Я сдаюсь!!! — вопил Стрый, — не стреляйте!! Я сдаюсь!!! — он поднялся с земли, подняв руки.

Босх пробулькал что-то невнятное и выстрелил в Стрыя, но промахнулся. Кобольд бежал во всю мощь, смешно качаясь на сбитых ногах. Стрый сделал движение, словно собирался кинуться за ним, но запнулся об Пиночета и упал на землю. Поднялся, изумленно вгляделся тому в лицо.

— Колян? — спросил он, а потом поднял руки и увидел, какой алый оттенок они приобрели, — Колян, ты что?

Но он уже понял. Сразу понял, не так ли? Кровь на руках, не его, Стрыя, кровь. Никогда больше не гонять голубей Николаю Васютко и не просить больше униженно добавочную порцию зелья у драгдилера Кобольда. Это притом, что сам барыга сейчас спешно бежит, вместо того, чтобы прикрыть их огнем.

— Кобольд, тварь! — прошептал Стрый и поднял автомат. Со стороны деревьев заметили это и снова стали стрелять. Две пули вонзились в асфальт совсем рядом от него, но Малахов даже не заметил этого, он смотрел через мушку на фигуру бегущего человека, а потом придавил спуск. Автомат коротко рявкнул, выплюнув пяток пуль, а затем со щелчком объявил, что магазин пуст. Но этого хватило. Кобольд споткнулся, широко раскинул руки, словно хотел обнять весь этот холодный туманный город, да и упал ничком.

— Я не понял, ты там сдаешься или нет?! — крикнули из-за деревьев.

Стрый кинул автомат и подполз к Николаю. Красная влага под его телом медленно смешивалась с оттаявшей, холодной водой. Глаза Васютко были открыты и сумрачно поблескивали.

— Колька! — шепнул Малахов, — ты жив, да?

Тот полуоткрыл рот, как будто хотел ответить: «да, жив, мы еще погоняем голубей с тобой, друг», да так и замер. Со лба Стрыя сорвалась крупная капля пота, смешанного с чужой кровью, и упала прямо в глаз Николаю. Тот не моргнул, и от зрелища розовой влаги, расплывающейся по мутнеющей роговице, у Малахова прошел мороз по коже. Он всхлипнул, провел ладонью по лицу Пиночета и попытался закрыть ему глаза, но те снова открылись — темные, обвиняющие.

«Я теперь вечный должник, — подумал Стрый. — Ты меня спас, а отплатить я тебе не успел. Теперь уже никогда не успею».

Из глаз Николая Васютко смотрела вечность, и Стрый не мог вынести ее взгляда. К ним шли люди — другие люди, которые вместо того, чтобы стать жертвой, вдруг превратились в хитрых и жестоких хищников, устроивших засаду возомнившим себя избранными — Босху и его людям. Так глупо.

Их было семеро, шесть мужских высоких силуэтов, и маленькая детская фигурка. Семь человек, семь оживших фамилий из списка. Стрыю было плевать, он поднял голову Николая и положил себе на колени. Не верилось, не хотелось верить, что тот умер. Слезы хлынули сами собой. В двух шагах, хрипя прощался с жизнью Босх, но его не было жаль. Так же как и изуродованного Рамену и раскидавшего дурнопахнущие кишки по всей улице маньяка Рябова. Было жаль лишь напарника, с которым сроднился больше, чем сам полагал.

Евлампий Хоноров оторвался от земли и близоруко вгляделся в лицо неторопливо идущего Дивера.

— Все? — спросил он.

— Да, все, — кивнул тот, — можешь вставать, из них почти никто не выжил.

— Нет! — с маниакальной уверенностью произнес Евлампий, воздевая в хмурое небо указующий перст, — еще не все! Не все.

— О чем ты… — начал Дивер, и тут самый младший из них, Никита Трифонов, пронзительно закричал:

— Назад! Идите назад!!!

Дивер отшатнулся. А потом, повернувшись, неуклюже побежал к огневой позиции. Было от чего, со стороны Последнего пути наплывал бесформенный хлюпающий ужас, который из всех присутствующих узнали только Василий и сам Хоноров. Последний вскрикнул и, вскочив, шатаясь побежал.

— Нет! — крикнул Мельников, — не беги! Ты должен бороться! Вспомни, почему ты его боишься! Вспомни об этом!!!

Хоноров приостановился, обернулся, но тут бесформенный кошмар нагнал его и вдавил дико воняющей тушей в асфальт. Заячий крик первого теоретика исхода потонул в громогласном реве чудовища. Ноги Евлампия дергались и брыкали воздух.

— Вспомни! — кричал Мельников, но уже без особой надежды.

Рев прекратился, и полупрозрачная туша слезла с замершего беглеца, а потом стала таять и растворяться в воздухе, как медуза, которую в разгар пляжного сезона положили на раскаленный камень. Евлампий неуверенно поднялся и глянул на стоящих в отдалении людей.

Пустыми глазницами.

— О! — сказал Белоспицын, — это же дурдом!

— Что же ты, Колян? — молвил Малахов, глядя в лицо навеки упокоившегося друга детства, — как же так получилось, а?

— Монстр исчез, — сказал Васек, — значит вот как еще можно избавиться от своего страха: просто дать произойти самому худшему.

— Он, что, боялся ослепнуть? — спросил Дивер.

— Выходит, что так.

Глядя вдоль улицы страшными, полными запекшейся крови глазницами Хоноров вопросил:

— Он ушел, да? Монстр ушел? Да снимите вы с меня эту повязку.

— Спокойно! — крикнул Дивер, — спокойно Евлампий, все по порядку.

— Он был очень хорошим! — дрогнувшим голосом сказал Стрый подошедшим. — Его все считали жестоким. Даже дали дурацкое прозвище, да. А он притворялся, понимаете, он просто притворялся!

— А все же из гранатомета было лишним, — сказал Степан, — ей богу, как на бойне.

— Кесареву, кесарево, — прошептал юный Никита и поворошил ногой оторванную пряжку ремня отца семейства.

Любопытные глядели сверху, на четыре трупа, на сидящего на асфальте плачущего человека, на подходящих тут и там победителей, на одинокого слепца, который, расставив руки, что-то спрашивал тонким, вздрагивающим от ужасной догадки голосом. И насмотревшись, отворачивались от окна с философским замечанием: чего только в жизни не бывает!