2. Змеи Конечно, старьевщик дал эту сдачу: Четыре доллара он смял в комок! Вини себя за эту неудачу: Бумажки тут же просмотреть бы мог. В карман их сунул просто. А покупку Рассматривал: случайно свет упал От ламп на створку раковины хрупкой, И вспыхнул в ней павлинами опал, И надпись с тонкою резьбой на створке: «Привет из…» и потом: «…тебя мы ждем!» Привет откуда? – Ищем на конторке Другую половину – не найдем! И вот теперь фальшивая кредитка: Как будто доллар сверху, а внизу Коричневый рисунок — точно выткан — И буквы непонятные ползут. Какой-то город, южный и у взморья, И роща куцых пальм; на берегу Лежат обломки плитняка, и горе Причалившим сюда: вот я могу Скелеты различить в прибрежных ямах, А из воды ползут на плиты скал Всё змеи тонкие, ползут до самых Покинутых домов. И зол оскал Пустых безлюдных башен, стен и зданий. – Но это ведь бумажка для детей! И надпись поперек: «Мы ждем свиданья! Цена билета. Прибывай скорей!» 3. In somnis На дальней вилле Люция Марцелла В ту ночь мы пировали до утра. Вино не веселило – праздник тела Угарным, душным был, как дым костра. Мы в лабиринте лавров возлежали. И вот при первом сером свете дня Я в поле вышел посмотреть на дали, На медный блеск осеннего огня. Поля в щетине рыжей были сжаты, И ржавая опавшая листва Дорогу крыла до страны заката, И сучьев чернь вздымали дерева. С восхода солнце било, пламенея, И на ветвях изгибами петли Из дерева изваянные змеи Свисали неподвижно до земли. И так до горизонта по дороге – На каждом дереве висел пифон, Точеный, гладкий и священно-строгий, Как древний страж потерянных времен. Бессонница, insomnia, in somnis… Во мне, во сне восходят семена… И это всё, что удалось припомнить Чрез сон, – чрез смерть, – чрез жизней времена. КОМНАТЫ …Символизируются в виде комнат… З. Фрёйд …Однажды три человека спустились в царство темноты, и один сошел с ума, другой ослеп, и только третий, рабби Бен Акиба, возвратился и сказал, что встретил там самого себя… Г. Мейринк, «Голем» 1. Носороги Эти комнаты были парадными – Точно мебельный магазин – Нежилые – слишком нарядные, А отделка – дуб-лимузин, До кофейного цвета мореный, И повсюду тот же узор: Терракота и темно-зеленый, И таких же цветов ковер. Но с глазами совсем свиноватыми, И во весь пузатый объем, Носороги вошли с виноватыми Лицемордами в этот дом. Застыдились вдруг носороги Своего присутствия там И метнулись вон, без дороги, И по стульям, и по столам. 2. Усышкин Этой комнаты жильцы боялись И хранился в ней ненужный хлам, А случайный новый постоялец Извинялся: «Не ходите там: Кто увидит серого лакея, Беспременно вскоростях помрёт!..» Как сейчас вот, вижу вдалеке я Коридор с дверьми и поворот. В тупике, за этой самой дверью Будет пыльный сероватый свет, Паутины бархатные перья И пришельцу праздному ответ: «Не тревожь нас, в сумерках навеки…» Но вот это тянет, как магнит: Мутный ужас бродит в человеке, И зовёт, и манит, и велит. Я вхожу в ту комнату послушно: Пыль, шкафы, густая тишина. От засохшей плесени здесь душно И, как тусклый лёд, стекло окна. И свистящим вздохом, еле слышно, Стариковский шёпот позади: «Так-то, брат Усышкин, Так вот и ходи…» 3. Южас Он открылся, огромный и пыльный, Позабытый чердак предо мной. Полусвет – но какой-то мыльный: Светло-серый, тусклый дневной. Свет из круглых и низких окон – Только в небо: вниз не взглянуть. За каймой паутинных волокон На стекле столетняя муть. А на камне (зачем он тут брошен?) Голый мальчик один сидит. Он слепой. И рот перекошен. Он оставлен, брошен. Забыт. И вот, телом тщедушным тужась, Он кричит однотонно и громко, Как машина, голосом ломким, – Только: «Южас, южас…» и «Южас!» |
