1937 Академия Наук .. И ветер, вдруг, из-под руки Разводит узел шарфа. — Здесь колоннада – у реки Повешенная арфа: Меж рваных облачных кустов, Игрою светотени Легли, у белых струн – столбов, Педалями ступени. И только струны – велики, И, неизбежно, слева Сирена врежется, с реки, В Эоловы напевы. 1937
Академия Наук Здесь воздух мягко влит в оконные квадраты. И мелом, в восемь черт, набросан стройный план: У спуска, где Неве разбег широкий дан, Я вижу, за углом, колонны ствол покатый. Здесь каждая ступень – как сброшенные латы, И голубая кровь течет в просветы ран. Не зданье: здесь Амур Италии крылатой Забыл на берегу свой каменный колчан. Булыжный говорок, асфальтов плавных речь И цоканье торцов, глухое как th — Гваренги слышал все, с линейкой наготове… И начат был чертеж. И циркуль дивно лег — Быть может для того, чтоб некий Зодчий мог В столетии другом твои наметить брови. 1937 Лазаревское кладбище В трофей и лавр здесь Лавра процвела. Тредиаковский В который раз река ломает лед. В учебнике Петра порядок навран, — А для меня по-прежнему цветет Огромная, запутанная Лавра. На белом камне или на снегу Гниют ветвей чернеющие сети, И в куполе – я слышать не могу! — Свистит впустую беспризорник-ветер. Здесь рыхлый мрамор солнце золотит, И воробьи, крича свежо и броско, Не знаю как – а Ломоносов спит — Занесены на мраморную доску. Живой себя прелестней и живей, Всё ждет – и плечи бронзовыми стали — Неторопливо едущих гостей Гагарина на круглом пьедестале. Замерзший сток кладбищенской воды. Под аркой мост – хрустящих листьев короб, Свободных стен высокие лады Не оборвет командою Суворов. Здесь с городом прощался Александр… 1937 Синеют Невы, плавно обтекая Синеют Невы, плавно обтекая Пустой пролет чугунного звена. О Невки, Невский, Кронверкский, Морская, Галерная – какие имена!.. Так дышат вольным воздухом, так даже Не дышат вовсе, чтобы слух проник… И каждое из них мне льдинкой ляжет В мой смертный час на косный мой язык. 1937 Петром, Петра и о Петре Петром, Петра и о Петре — О, петербургские склоненья Дубов – к прудам и трав – к забвенью. И шпилей – к лиственной игре. Направо, от Петра к Петру (С Невы – до замка на Лебяжьем) — Костьми когда-нибудь мы ляжем За это всё: блаженный труд! О, правый город, мой, Петров, Не всё ль равно? о, город левый! — Как плащ с плеча Марии Девы, Спадают Невы с островов. Пока глаза мои горят — В последний схвачена простудой, Твоим петрографом я буду, Сквозь дождь и ветер, снег и град, Москвоотступник – Петроград! 1935 Памяти кн. В. Н. Голицына На черном, на влажном, на гладком асфальте В параболе арки ты вычерчен – стой! — Еще не сказалось о Павле, о Мальте, О мире, прочерченном красной чертой. … А ночью, руками разбуженный грубо, Ты бился – как окунь о первый ледок! Какой табакеркой ударил твой Зубов В насквозь процелованный мною висок? Зубцами эпохи нещадно раздавлен… Послушай, ведь с детства – я помню о том! — Как щит, я вставала при мысли о Павле… Не Павлу: тебе не была я щитом. На площади ветру подарен на счастье Гранит, отделенный дворцом от реки. Опущены, как из невидимой пасти, Знамен темно-алые языки. И смутным предчувствием сковано тело, Но скреплена дружба, Любови сильней, Кирпичною кровью Мальтийской капеллы, Хладеющей кровью твоей и моей. 1934–1937 Ропша Сонет Рогожи нив разостланы убого. С лопатами идет рабочий люд. И елями затенена дорога. Как будто здесь покойника везут. Здесь ропшинцем забыт был шалый труд Того Петра, что был нам не от Бога. Как жесткий норд, та слава, та тревога: Азов, Орешек, Нарва и Гангут Сей – неизменно был доволен малым: Слал крыс под суд, бил зеркала по залам, Из Пруссии войска отвел назад. Нас научил – недаром, может статься! — Сержантов прусских на Руси бояться, И сломан был, как пряничный солдат. 1937
Приорат В милой Гатчине плывут туманы. Кровь окон, готической слюдой… Отряхают ивы над водой Серебристые свои сутаны. Режет воды каменною грудью С лебединой шеей Приорат. Росной капли блещущий карат На листе оставлен, на безлюдьи. Между коек, облачен, бесшумен, Щуря глаз, как Эрос, взявший лук, Бродит, отдыхающий от рук, Черный кот, как призрачный игумен. В млечном паре розовеют лица, По тарелкам серый суп разлит, — И за подавальщицей следит Неотступный взгляд Императрицы. |
