— Ни хрена себе! — ахнул Муха.

— Да, это ни хрена себе, — согласился Томас. — Директор фильма объявил, что это означает срыв съемок и полное банкротство кинокомпании. Но это не все, — предупредил он готовую сорваться реплику Артиста. — Режиссер Кыпс заявил, что взрыв на съемочной площадке — дело рук русских национал-экстремистов. Специалисты из службы национальной безопасности не исключают террористического акта и считают счастливой случайностью, что обошлось без жертв. Этот взрыв, по мнению обозревателя газеты «Эстония», произвел эффект, которого не дал бы самый удачный фильм. Он сделал такую рекламу командиру 20-й дивизии СС Альфонсу Ребане, которую невозможно было сделать никаким иным способом.

— Поздравляю, — сказал я Артисту.

— И это тоже еще не все, — продолжал Томас. — Национально-патриотический союз, Союз борцов за свободу Эстонии и ряд общественных организаций заявили, что эта акция не должна остаться безответной. Они потребовали от правительства принять решение о возвращении на родину праха моего дедули и о торжественном захоронении его в Таллине на кладбище Метсакальмисту. Это вроде вашего Новодевичьего кладбища, — пояснил Томас. — Вот теперь все.

— Ты хочешь что-то сказать? — спросил я Артиста.

Он промолчал.

И правильно сделал.

— У вас, русских, все время так, — прокомментировал Томас. — Хотели как лучше, а получилось наоборот.

— Не понимаю, — сказал я. — А как они это себе представляют? Эстонское правительство обратится к канцлеру Германии с просьбой разрешить забрать прах штандартенфюрера СС для торжественного перезахоронения в Таллине? И в каком положении окажутся немцы? Разрешить — скандал, протесты прогрессивной общественности. Не разрешить — тоже скандал, протесты реакционной общественности.

— Будет не так, — возразил Томас. — Они заставили меня подписать бумагу. Прошение на имя мэра Аугсбурга, чтобы мне разрешили забрать останки дедушки. Я спросил: а останки бабушки? Янсен сказал: «Это все равно, что в Мавзолее лежал бы Ленин с Надеждой Константиновной Крупской».

— И ты подписал?

Томас пожал плечами:

— А что мне оставалось? Теперь я начинаю понимать, зачем я им нужен. Они пошлют меня в Аугсбург. За останками. А кого? Внук. Семейное дело. И никаких протестов.

— А как прореагируют в Таллине на торжественное перезахоронение эсэсовца? — спросил Артист.

— Я думаю, что в Таллине прореагируют очень бурно, — ответил Томас. — Потому что в Таллине двести тысяч русских, из них десять тысяч российских военных пенсионеров.

— Да это же провокация! — возмутился Артист.

Я хотел высказать свое мнение о роли его личности в этой истории, но Артист опередил меня.

— Молчи, — попросил он. — Молчи. Я знаю, что ты хочешь сказать. Я уже сам все понял. Ошибся. Признаю. Но кто же знал?

— Хватит политики, — вмешался Муха. — Нужно думать, как выбираться отсюда. Они знают, что мы где-то здесь. И если начнут прочесывать район, возьмут нас тепленькими.

— У меня есть план, как нам выбраться, — сообщил Томас. — Если вы не будете меня перебивать, я расскажу.

План Томаса заключался в следующем. Километрах в трех от кирпичного завода, давшего нам временное пристанище, была, по его словам, АЗС. При заправке — автосервис. Можно договориться с хозяином: машину Артиста загнать в бокс, а другую взять напрокат и на ней выбираться. Когда все уляжется, можно будет вернуться за «мазератти». Перспектива расстаться со своей тачкой не умилила Артиста, но его мнения никто не спрашивал. План был не ахти какой, но другого не было.

В автосервис отправили Муху и Томаса. Муху — как единственного из нас, кто был нормально одет, хоть и с мазутным пятном на брючине, которое очень его расстраивало. Он все порывался почистить его специально купленным бензином, но мы не дали: весь салон провоняет, нюхай потом его бензин. А с Томаса пришлось снять его сюртук, наверняка известный уже каждому эстонскому телезрителю, и напялить утепленную камуфляжную куртку, которая досталась мне в обмен на мой приличный костюм и на плащ от Хуго Босса. На голову, чтобы скрыть его шевелюру и прикрыть козырьком лицо, нахлобучили эстовский кепарь, предварительно отодрав с него форменную кокарду. Куртка была ему маловата, руки торчали из рукавов, но с этим пришлось смириться.

Артист нашел в бардачке упаковку «Стиморола», который он рекламировал, но сам никогда не употреблял, велел Томасу нажевать и засунуть жвачку за щеки. Это придало физиономии Томаса некоторую грушеобразность, сделала похожим на хомячка и привлекательности не прибавило, но убавило узнаваемости. Что и требовалось.

Они выбрались на шоссе и по обочине зашагали к заправке. Впереди — маленький Муха, а за ним, как на буксире, Томас. Вот уж верно — фитиль.

Мы с Артистом вернулись в машину. Артист угрюмо молчал, обдумывая случившееся. Мне тоже было о чем подумать.

Над дорогой прошел военный патрульный вертолет, потом еще один и еще два — все военные. Это мне как-то не понравлось. Навес, хоть и дырявый, надежно скрывал «мазератти», но если на наши поиски бросят вооруженные силы Эстонии, далеко не уйти. Но с какой стати им объявлять тревогу? Только из-за того, что с гауптвахты сбежал артист? Или из-за того, что исчез внук эсэсовца? Но не настолько же он им нужен, чтобы поднимать Силы обороны в ружье.

Или настолько?

У меня появилось ощущение, будто бы нас втягивает в какой-то омут. Случайности сцеплялись одна с другой, как вагоны товарняка, спускаемые с сортировочной горки. И локомотивом в этом составе была случайность номер один: приглашение Артиста на роль второго плана в фильме эстонского режиссера Марта Кыпса «Битва на Векше».

Я повернулся к Артисту:

— Ну-ка расскажи мне, как тебя выбирали на эту роль. И не пропускай подробностей.

— Ну, как? — Он пожал плечами. — Как обычно. Позвонили с «Мосфильма», там в актерском отделе работает одна моя знакомая. Сказали, что из Таллина приехала режиссерша и подбирает актеров. Отобрала для кинопроб десять человек. Среди них — я. Вот, собственно, и все.

— Все? Или не совсем все?

— Ну, я сразу встретился с этой эстонской дамой. То да се. Кино — штука тонкая, тут важны личные отношения. Сводил ее пообедать в «Палас-отель». Потом она из Таллина дала телеграмму. О том, что меня утвердили на роль и вызывают на съемки. Теперь все. Есть только одна мелочь, — подумав, добавил Артист. — Я сначала не обратил на нее внимания...

— Какая мелочь?

— Эта моя знакомая, из актерского отдела «Мосфильма». Она мне, оказывается, не звонила.

— Кто же тебе звонил?

— Не знаю. Меня дома не было, говорили с отцом. Приятный женский голос. Я был уверен, что это она. Купил ей цветы. Она удивилась: за что? Тут и выяснилось, что она не звонила. Решили, что кто-то из отдела. Из отдела так из отдела, я об этом и думать забыл.

— Во сколько тебе обошелся обед в «Палас-отеле»? — полюбопытствовал я.

— Около ста баксов.

— Тебе не кажется, что ты выбросил бабки на ветер? По-моему, тебе и так дали бы эту роль. И даже упрашивали бы, если бы ты стал отказываться. И упрашивали бы очень настойчиво.

— Черт, — сказал Артист. Потом помолчал и сказал: — Суки. — Еще помолчал и спросил: — И что это значит?

— Об этом мы можем только догадываться.

— Хотелось бы не догадываться, а знать точно, — заявил Артист, ни в чем не терпевший неопределенности. Эта черта его характера и была, по-моему, главной причиной того, что он не сыграл и не сыграет, возможно, никогда роль, о которой страстно мечтал: принца Гамлета с его мучительным «Быть или не быть». — Да нет, все это чистая случайность. На роль меня выбирали по типажу. Мог оказаться любой из десяти актеров, если бы я не подсуетился. И вообще, кто мог предположить, что ты бросишь все и поедешь со мной? Кто мог предположить, что поедет Муха? Полная ерунда!

— Это ты меня уговариваешь? Или себя?

— Суки! — повторил Артист. — И что теперь?

На этот раз плечами пожал я: