— Может, вина стаканчик?

— Нет, спасибо.

Уговаривать гостя было бесполезно. Лейтенант делал вид, что очень торопится. По долгу вежливости капитан поднялся из-за стола и пошел провожать катерника к трапу.

На палубе их нагнал запыхавшийся Ряпушкин.

— Что же вы заварных не отпробовали? — чуть ли не плача, пристал он к Ванюкову. — Специально для вас готовил. Шеф-повара обидели... Честное слово! Не побрезгуйте... Команде угощение...

И он сунул лейтенанту в руки объемистую плетенку с пирожными, красиво перевязанную желтой лентой.

«Зря я так быстро ухожу, — заливаясь краской, подумал Ванюков. — Они от всей души, а я какие-то глупости выдумал... Вот ведь неловкий!»

Он было попытался отказаться от пирожных, но Ряпушкин с таким несчастным видом упрашивал его, что хочешь не хочешь, а пришлось взять подарок и, козырнув, поблагодарить теплоходцев за угощение.

Вернувшись на катер, Ванюков передал плетенку с пирожными вахтенному и сказал:

— Получили в благодарность за хорошее сопровождение. Разделите на всю команду. Мне ничего не оставляйте.

Он наказывал себя за неумение быть приятным гостем.

В обратный рейс разыгралась штормовая погода с дождем и шквалистым ветром; катер било лобовой волной и швыряло так с гребня на гребень, что у него порой оголялись винты и вхолостую крутились в воздухе.

На палубе «морского охотника» трудно было передвигаться даже ползком, хватаясь за оградительные тросы, пулеметные тумбы и выступы люков. Перекатывающаяся вода сбивала с ног, норовила унести в разбушевавшееся море.

Со стороны жутко было смотреть на борьбу крошечного корабля со стихией. Капитан теплохода несколько раз сигналил Ванюкову и кричал в мегафон:

— Подойди под борт! От ветра прикроет!.. Легче будет!..

Но лейтенант делал вид, что не понимает его, и упрямо сохранял нормальную дистанцию и курсовой угол.

— Вот ведь несуразный! — не унимался капитан. — Ни один моряк не выдержит такой трепки. Себя и людей замотает. Обязательно надо взять его на буксир.

Но какой катерник согласится принять буксирные концы в походе? Ванюков, конечно, гордо отказался от предлагаемой помощи. А когда капитан попытался подойти ближе к «морскому охотнику», то лейтенант, боясь быть раздавленным океанской махиной, прибавил скорости и пригрозил сердобольному усачу.

— Если еще раз сойдете с курса, в первом же порту откажусь от сопровождения.

После этого похода по всему Черноморью разнеслась весть, что катерники необычайно выносливые моряки и лучшие конвоиры на флоте.

Капитаны больших транспортов уже не отказывались от них, а сами настаивали послать в конвой хотя бы один МО.

— «Морскому охотнику» в бою не нужно маневрировать и спасать себя, как большому конвоиру, — говорили они, — его командир будет думать только о нас. Это уже проверено. С катерниками не пропадешь: они ничего не боятся.

Командир «морского охотника» лейтенант Шентяпин получил от командования приказ: взять на борт армейских разведчиков и отправиться к крымскому берегу, занятому противником, за «языком».

Погода выдалась штормовая. Катер раскачивало и заливало так, что у бывалых моряков побледнели лица и губы стали голубыми от дурноты, подкатывавшейся к горлу. Где ж тут было выдержать неопытным людям! Армейских разведчиков одолела морская болезнь. К концу перехода они так извелись, что пластом лежали на палубе и судорожно раскрывали рты. А место высадки приближалось. Как тут быть? Не возвращаться же назад!

Командир катера вызвал на мостик боцмана Гвоздова и сказал:

— Видно, нам придется за разведчиков потрудиться. Сумеете «языка» захватить?

— Чего же не суметь? Боцман все должен уметь, — ответил Гвоздов.

— Тогда подберите себе помощников и спускайте шлюпку. Бухта здесь спокойная; часок-другой я подрейфую за скалой. В случае беды сигнальте. Только поменьше шуму.

— Есть! — рявкнул боцман и, спустившись с мостика, начал соображать: кого же ему выбрать из матросов? Все как будто хороши, но лучше взять тех, кто меньше укачался.

Раздумывая, Гвоздев прошел в матросский кубрик. Там за столом усердствовали над краюшкой белого хлеба и байкой консервов Скрыба и такой же долговязый его дружок комендор Панюшкин. Остальные, кто были свободны от вахты, лежали на узких койках и завидовали их способности этаким несложным лекарством успокаивать приступы морской болезни.

Боцман слышал, что Скрыба с семи лет рыбачил с отцом на Черном море и от Керчи до Судака знал все закоулки побережья. «Такой для разведки мне подойдет, — решил он. — Ну и Панюшкина прихвачу».

— Взять автоматы! — приказал боцман матросам. — Пойдем на шлюпке «языка» добывать.

Друзья переглянулись, сунули остатки хлеба в карманы и, взяв автоматы, загремели сапогами по трапу.

Усевшись в четырехвесельную шлюпку, боцман направил ее к пустынному берегу.

Матросы, беззвучно опуская весла в воду, налегали на них изо всех сил. Утлое суденышко двигалось ровно и быстро.

Минут через пять в темноте показались очертания небольших холмов.

— Та ж вы к Овечьей горке курс держите, — перестав грести, сказал Скрыба. — Тут и дорог-то никогда не було. Где вы фашиста споймаете? Можно под Крабовой Грядой до самого поселка проскочить. В скалах щель рыбачья есть. Мы в ней от непогоды скрывались. Притянемся, и никто не увидит. А от нее до рыбокоптильни шагов триста...

«И правда, чего нам приставать к пустому берегу? — рассудил боцман. — У рыбокоптильни скорее «языка» добудем». — И, поменявшись местом со Скрыбой, взялся за весла.

Минер уверенно повел шлюпку вдоль каменной гряды, затем свернул к берегу... И вскоре разведчики очутились в тесной бухточке, укрытой продолговатыми скалами.

На берегу, кроме двух рыбачьих шаланд, вытащенных на берег, и сетей, развешанных на рогатках, они ничего больше не обнаружили.

Убедившись, что Скрыба хорошо знает местность, боцман послал друзей в разведку, а сам остался охранять шлюпку.

Ночь была препаршивой: сверху падал не то дождь, не то снег — не разберешь. Боцман пристроился на бревнышке под шаландой, приготовил пару гранат, нахлобучил поглубже мичманку, спрятал руки в рукава и стал терпеливо ждать.

Прошло двадцать минут... Сорок. А разведчики всё не появлялись. И выстрелов не было слышно; только скулил ветер да поскрипывали рогатки под тяжестью набухших сетей.

Боцман уже начал ругать себя за то, что сам не пошел в разведку. В беспокойстве он поднялся на пригорок и стал всматриваться в темноту. Вскоре показались три фигуры.

«Фашисты», — решил Гвоздов и, прижавшись к выступу скалы, взвел автомат. Но тут же в длинной раскачивающейся фигуре он узнал Скрыбу. Третьим был какой-то мальчонка в треухе.

— Где вы столько времени болтались? — спросил сердитым шепотом боцман. — А это, — мотнул он головой в сторону мальчика, — «язык», что ли, ваш?

— Та не, то Степа, братик Нюры Кузиковой, — отвечал Скрыба. — У него здесь все вынюхано. Он нас до фашистов поведет. Мы его в крайней халупе сбудили. Жил я у них когда-то. Шустрый мальчонка.

— Ишь умники! Вы бы еще дите грудное прихватили, — проворчал боцман. Но делать было нечего, и он спросил у Степы: — Где ты видел фашистов?

— В нашей школе. Их там человек сто.

— Это нам многовато, не управимся. А не знаешь ли, где они на постое... так чтобы человека два-три было?

— Знаю. У Атарихи офицер с солдатами живут. Только там часовой по улице ходит.

— А кто она такая?

— Бабка старая. Злющая очень... Козу у нее вчера фашисты украли.

— Ну, это кстати. Веди к своей Атарихе.

Оставив у шлюпки Панюшкина, боцман со Скрыбой двинулись за мальчиком. Он их повел по каким-то закоулкам, перебрался через каменную изгородь и остановился в небольшом садике. За голыми деревьями виднелся одноэтажный домишко и глинобитный сарай.