От непрерывной стрельбы стволы пушек МО так раскалились, что на них коробилась и горела краска. Катерники умышленно вызывали на себя ярость воздушных противников, зная, что быстрому и маленькому судну легче сманеврировать и увернуться от бомб, чем большому.

Налет продолжался минут пятнадцать. Затем самолеты отстали, дым рассеялся и все стихло.

Не слыша больше рева моторов, взрывов и стрельбы, пассажиры теплохода высыпали на палубу. Они что-то возбужденно кричали катерникам. Но те, усталые и оглохшие, не могли разобрать их слов.

Став под разгрузку в спокойном Новороссийском порту, капитан теплохода вызвал к себе второго помощника.

— Вы видели, где пришвартовался наш конвоир?— спросил он.

— Видел среди мотоботов и парусников... К рыбачьей мелочи приткнулся.

— Нехорошо получается. Шли вместе, а у берега — в разные концы. Я тут, конечно, виноват. Погорячился и Одессе, Много лишнего и несправедливого наговорил об этом МО. Командир определенно сердится. Почему бы ему не пришвартоваться рядом? Не зря он забился в тот угол. Помириться бы следовало. Не раз еще встретимся. Но как это сделаешь теперь?

— А вы пригласите его в салон, — посоветовал помощник. — Они на своей «мошке», видимо, всухомятку питаются. Хороший обед — великое дело.

— Это вы правильно, — согласился капитан. — Только как бы узнать, что он больше всего любит? Хочется угостить не просто... Пусть чувствует нашу благодарность.

— Узнаем, — обещал помощник. — Я на разведку Ряпушкина пошлю. Он у нас пройдоха. Все вынюхает.

Ряпушкин был старшим коком и кондитером на теплоходе. Он умел угощать почетных гостей капитана и поэтому с удовольствием взялся за порученное дело. Захватив пачку табаку, он прошел в другой конец порта, разыскал там знакомый МО и, сев на каменную тумбу, стал приглядываться, с кем бы из матросов ему поговорить.

На катере шла «мокрая приборка». Босоногие комендоры, сигнальщики и электрики, засучив брюки до колен, терли деревянную палубу песком, пеньковыми швабрами и окачивали водой из брезентовых ведер. Один из матросов стирал на плотике чехол от пушки.

«С ним придется», — решил Ряпушкин. Свернув папиросу, он пошарил по карманам и, как бы не найдя спичек, обратился к катернику:

— Браток, нет ли зажигалки?

— Найдем, — ответил матрос.

Он вытер руки и вытащил из нагрудного кармана резиновый кисет и медную зажигалку, похожую на головку снаряда.

— Может, желаете батумского? — предложил Ряпушкин. — Первый сорт.

Катерник не отказался. Он свернул толстенькую папиросу. С наслаждением сделал затяжку, выпустив клуб душистого дыма, и вновь принялся тереть щеткой холстину.

— Чистоту наводите? Видно, командир у вас строгий? — сказал Ряпушкин, не зная, как завязать нужный ему разговор.

— Строгий, — буркнул матрос и нахмурился. Видно было, что он не расположен беседовать с незнакомым человеком. Но это не смутило Ряпушкина.

— Скажи, друг, — продолжал он, — как вы на таком кораблике еду себе готовите? На консервах и сухарях небось сидите? Камбуз-то у вас имеется?

— А вам, гражданин, для какой это надобности? Вы чего тут около боевого корабля ходите?

Матрос недружелюбно смотрел на него.

— Да я так... Покурить, — смутился Ряпушкин. — Прогуливаюсь вроде.

— Покажите документы! — потребовал катерник.

Моряк был так строг, что Ряпушкину поневоле пришлось вытаскивать свое затрепанное удостоверение личности.

— На теплоходе... В должности старшего кока состою, — робея, пояснил он.

— Значит, вас мы конвоировали?

— Нас.

— А что ночью было?

— Темно, конечно... Чуть фашистский самолет торпеду не закатил. Если бы не вы, то кормить бы нам крабов.

— Правильно, — согласился катерник и, возвращая удостоверение, уже добродушнее поинтересовался: — Переполошились, наверное?

— Было малость, — сознался Ряпушкин. — Желаем командира вашего угостить, да вот не знаем, как он насчет еды... Что в его вкусе? Расспросить хотелось.

— Так с этого и начать надо было! — оживился матрос. — А то как шпион: «Строгий ли командир? Да где у вас камбуз?» Кто же военные тайны раскрывать будет! Командир у нас, известное дело... Ему чего-нибудь позабористее: консоме или еще чего. Борщ и кашу сами готовим.

— Понятно, понятно... Деликатесами, значит, интересуется, — подхватил кок. — А вина какой марки?

— Вот насчет этого строг он у нас, — вздохнул черноморец. — Физкультурник. Не пьет и не курит. Вместо табаку леденцы в баталерке берет.

— Сладкое, значит, обожает... Скажем, слоенки или пирожное заварное — подойдет?

— В самый раз. Вы б заодно и о команде подумали. Мы ведь тоже не дремали, — намекнул катерник. — Не мешало бы и нас пирожками побаловать.

— Учтем, обязательно подумаем, — пообещал Ряпушкин.

Поговорив немного, он, довольный, вернулся на теплоход и доложил капитану.

— Часа через три-четыре можете приглашать гостя. В грязь лицом не ударим: все будет по его вкусу.

Приглашать Ванюкова отправился старший помощник капитана. Для столь торжественного случая он чисто выбрился и надел новый, парадный китель.

На теплоходе ждали, что сейчас к нам явится бравый морячина с громовым голосом и объемистой грудью, увешанной орденами. И все были очень смущены, когда увидели, что рядом с долговязым старпомом чуть ли не вприпрыжку шагает какой-то черноглазый юноша, почти юнга.

«Неужели этот мальчик оберегал нас?» — не верил своим глазам капитан. В море ему казалось, что катером управляет более солидный лейтенант. Он поспешил к трапу и встретил гостя как можно радушнее.

— Вот вы какой! Ну, знаете, не ожидал... Погорячился я в Одессе, а теперь... От всего сердца благодарю.

Капитан крепко пожал ему руку, и то же самое проделали его помощники, выстроившиеся тут же у трапа. Все они были высокими, статными.

«По своей комплекции детин подобрал», — отметил лейтенант и, чувствуя себя неловко среди рослой компании, конфузливо произнес:

— Очень рад... Постараюсь охранять лучше. Делал, что мог...

— Прошу в салон, — с поклоном пригласил капитан и пропустил Ванюкова вперед. Все двинулись следом за ними.

Стол был убран цветами и вазами с фруктами. «Это они ради меня, — понял катерник. — Какой же я болван, не догадался парадную форму надеть, — в походной явился!»

Накрахмаленные скатерти и салфетки, свернутые конусами, сверкали снежной белизной. Усевшись на почетное место рядом с капитаном, Ванюков не знал, куда деть свои обветренные и темные от загара руки.

— Прошу не стесняться... Чем богаты. Будьте как у себя на МО, — разглаживая усы, гостеприимно пробасил капитан. Но, присмотревшись к закускам, он в замешательстве переглянулся со вторым помощником: кроме икры, масла, фруктов и печенья, на столе ничего основательного не виднелось. И питье было странным: вместо вина стояли бутылки с простым лимонадом.

Недоумевая, капитан подозвал к себе Ряпушкина и, едва сдерживая возмущение, шепнул ему:

— Вы что мне детский сад устраиваете? Где вино и закуски настоящие?

— Извиняюсь, — почтительно ответил Ряпушкин,— лейтенант хмельного не употребляют. Физкультурник они.

Капитан недовольно покрутил головой. Но делать было нечего. Приказав подавать горячее, он принялся угощать гостя тем, что стояло на столе. Разговор как-то не клеился.

Ванюкова тоже смутило обилие сладостей. «Под меня подлаживаются, — краснея, решил он. — Видно, узнали, что взамен папирос я беру в баталерке леденцы... Как девушку угощают». Эта мысль отбила у него всякий аппетит к еде. Даже золотистый бульон с гренками, куриная котлета показались ему безвкусными.

Проглотив компот и выпив немного лимонаду, лейтенант озабоченно взглянул на часы и поднялся.

— Прошу прощения, — сказал он. — Мне пора. Катер в боевой готовности. Не могу надолго отлучаться...

«Зарезал, подвел меня чертов Ряпушкин! — понял капитан. — Нельзя такое дело доверять кондитеру».