Если бы в это время не начался обстрел порта, капитан еще долго кричал бы и горячился. Но ему твердо было приказано не разговаривать и выйти в море.

— Тогда пусть ваш МО подальше от меня движется. А то раздавишь его невзначай.

С сердито распушенными усами он поднялся на мостик и в рупор стал отдавать распоряжения.

Ванюков не слышал разговора капитана с портовым начальством, но понимал, какая ответственность с этой минуты ложится на него.

Под его защиту переходили женщины и дети. Их было несколько тысяч. Лейтенант видел тревожные лица провожающих и в досаде думал: «Лучше бы мне дали транспорт с войсками. Бойцы уже понюхали пороху. Их обстрелом не напугаешь. А с ребятишками-то как?..»

Фашисты стреляли по рейду с Кинбурнской косы. Снаряды падали вблизи от морских ворот, любой из них мог угодить в теплоход.

«Надо прикрыть его», — решил Ванюков.

Сбросив несколько дымовых шашек в море, он так надымил, что на палубах теплохода поднялся кашель и плач. Ребятишки задыхались в густом дыму, окутавшем корабль.

— Вот ведь неприятность! — расстроился лейтенант. — Придется завесу за морскими воротами ставить.

И он, не думая об опасности, помчался прямо на всплески от разрывов.

Дым понесло на фарватер. Молочная пелена поднялась стеной и закрыла обстреливаемую часть моря. Врагам виден был только небольшой катер, тащивший за собой пушистый хвост белого дыма. Они начали бить по нему. Но разве попадешь в быстрое и юркое суденышко, которое на большом расстоянии кажется мошкой?

Ванюков, маневрируя среди всплесков, носился зигзагами, менял скорости хода и дымил до тех пор, пока теплоход не ушел на такое расстояние, что его уже не могли достать снаряды самых дальнобойных пушек. Только после этого лейтенант помчался догонять конвоируемый корабль.

Солнце уже зашло. Синяя мгла спускалась на едва колышущееся море.

Теплоход, развив скорость, держал курс на Ак-Мечеть. Когда катер подошел к нему ближе, капитан крикнул в мегафон:

— У меня на борту есть врач!.. Не нужно ли оказать помощь?

— Спасибо, — ответил лейтенант Ванюков, — обошлось, раненых не имею!

И он пошел рядом с океанской громадиной.

Приказав наблюдателям беспрерывно следить за небом и водой, лейтенант то и дело поглядывал на теплоход, в открытых иллюминаторах которого виднелись головы любопытных ребятишек, и думал: «Только бы до темноты не напали с воздуха!»

На юге ночь наступает быстро. Скоро стало так темно, что впереди трудно было что-либо разглядеть. Опасаясь невзначай попасть под форштевень[4] сопровождаемой махины, Ванюков отошел от теплохода в сторону метров на двести. Теперь он видел лишь высокий силуэт затемненного корабля и белевшую полоску пены у его носа.

Маяки всюду были погашены. Вдали — ни проблеска, ни звезды. Вода стала чернильного цвета. Только изредка она фосфоресцировала[5] — на глубине проносились какие-то голубые тени.

В полночь впередсмотрящий неожиданно уловил странный ноющий звук. Ванюков велел приглушить моторы и вслушаться. Сомнений не было: с кормы к теплоходу приближался во мгле невидимый самолет. Судя по звуку, он шел низко над водой.

— К пулеметам! — скомандовал лейтенант. Огня из пушек он решил не открывать. Вспышки залпов могли ослепить наводчиков.

Ноющий звук почему-то отклонился влево и начал затихать.

«Видно, торпедоносец... Откуда он нападет?» — напрягая слух и зрение, старался угадать Ванюков. Он слыхал, что фашистские торпедоносцы с вечера садятся на воду где-нибудь вблизи от фарватера и, притаясь, поджидают корабли, чтобы внезапно напасть на них.

На теплоходе, видимо из-за шума машины и плеска воды, ничего не слышали. Там по-прежнему было все спокойно.

Самолет вновь стал приближаться справа. Тревожный гул нарастал. Это была уже атака... Заискрились в темноте едва приметные, крошечные, как бисер, точки. Они мелькали в моторах гидросамолета. Пулеметчики, ориентируясь по ним, навели пулеметы и одновременно открыли огонь.

Сноп трассирующих пуль, неожиданно возникший перед торпедоносцем, так ошеломил фашистского летчика, державшего прицел на большой силуэт теплохода, что он, забыв расчеты, преждевременно нажал на кнопку сбрасывателя торпеды и отвернул в сторону.

Торпеда шумно шлепнулась в воду невдалеке от катера и голубой стрелой пронеслась под носом спокойно идущего теплохода; там только в последний момент поняли, какую угрозу отвел от них катер, и, сыграв тревогу, дальше пошли зигзагами.

Торпедоносец больше не возвращался. Ему, видимо, попало, так как пулеметчики стреляли почти в упор.

Других происшествий за ночь не было. Начало светать. По воде побежали розовые блики. Из темно-синей она стала зеленой и заискрилась при первых лучах солнца.

Крымские берега еще не показывались. На палубах теплохода зашевелились просыпающиеся пассажиры. Они, наверное, узнали о происшедшем ночью, потому что махали платками и шарфами, а некоторые женщины поднимали на руках ребятишек.

— Еще рано радоваться, — недовольно поглядывая на теплоход, бормотал Ванюков. — Не отвлекаться! — сердито прикрикнул он на своих наблюдателей. — Следить за воздухом!..

У лейтенанта, не сходившего всю ночь с мостика, от усталости подкашивались ноги. Ему очень хотелось присесть возле компаса и хоть минутку вздремнуть, — но разве уснешь, когда охраняешь такую махину? Чтобы несколько взбодрить себя, он потребовал принести на мостик крепко заваренного чаю; но позавтракать Ванюкову не удалось.

Боцман, притащивший термос с чаем, вдруг рявкнул:

— Воздух! На норд-весте вижу три точки... Идут на нас!

Три точки, черневшие в чистом утреннем небе, быстро увеличивались. Наблюдатели определили, что это идут «козлы» — фашистские пикирующие бомбардировщики.

Ванюков поднял сигнал воздушной тревоги.

На теплоходе раздались звонки громкого боя, и верхняя палуба быстро опустела. Виднелись только матросы, стоявшие у пулемета.

Лейтенант старался угадать, с какой стороны бомбардировщики пойдут в атаку. Обычно фашистские летчики нападали на боевые корабли из-под солнца, слепящего глаза пулеметчикам; но на этот раз, видя перед собой мирный пассажирский теплоход, они стали настигать его с кормы.

Ванюков, повернув катер им навстречу, открыл заградительный огонь. Темные комки разрывов испятнали небо перед самолетами, и те не решились пикировать. Сделав над кораблем полукруг, они стали заходить с носа, но и здесь их встретили трассирующие снаряды катера.

Огонь был столь частым и плотным, что у летчиков не хватило мужества снизиться.

Фашистские бомбы полетели с большой высоты и подняли пенистые бугры метрах в пятнадцати от теплохода.

Корабль продолжал двигаться с прежней скоростью.

Это вынудило врагов изменить тактику. Передний «юнкерс», стреляя из пулеметов, ринулся на катер, чтобы остальные «козлы» могли спокойно бомбить теплоход. Ванюков, поняв замысел летчика, приказал пулеметам отбиваться от атакующего, а пушкам — по-прежнему вести огонь по бомбардировщикам, вьющимся над теплоходом.

Во время воздушного налета лейтенант был так же собран и наблюдателен, как в минуты боя на ринге с очень хитрым и сильным противником. Боксерская привычка — принимать решения в короткие доли секунды — помогала ему на ходу стопорить машину, делать стремительные зигзаги, отворачивать от опасности. Ванюков чутьем угадывал предполагаемый маневр противника и не давал бомбардировщикам спокойно выходить на курс атаки.

Самолет, который гонялся за ним, сделал два промаха, а, пикируя третий раз, сам вдруг подпрыгнул, закачался и, клюя носом, почти задевая крылом волны, понесся к берегу. За ним потянулась тонкая струйка дыма, расплывшаяся черной неровной полосой.

После этого «козлы» уже не решились снижаться. Вразброд, кружась на большой высоте, они, видно, задались целью уничтожить мешающего конвоира. На катер с визгом и воем посыпались бомбы, хотя он и не был главной целью. Порой казалось, что морской охотник уже подбит, его захлестывали поднятые взрывом волны, кружило в водоворотах, кренило и бросало с гребня на гребень, а он опять выравнивался и, стряхнув с себя потоки воды, продолжал бой. В дыму только виднелись огоньки частых залпов.